Глава II

 

КОЛДУНЫ И ВЕДЬМЫ

 

Ассирийский язык очень богат синонимами для обозначения колдунов и колдуний. В заклинаниях из серии Маклу, где они, как кажется, механически подставляются один вместо другого и часто нагромождаются по поводу одной и той же персоны, оттенки, различающие их, достаточно малозаметны. Однако разные слова должны, по крайней мере при своем возникновении, обозначать разные вещи, и интересно расследовать, не соотносилось ли первоначально каждое слово с особой категорией колдунов.

Самое частое ассириское название колдуна sapu от корня  ksp. возможно, тождественного арабскому qsb, «отравлять», несмотря на малозначительное отличие первого корневого согласного. Следовательно kassapu мог являться колдуном, действовавшим посредством приворотных зелий и ядовитых жидкостей. Щумерское lu₂,- us₇-zu, которое переводится как kassapu, возможно, позволяет нам еще больше прояснить смысл этого слова. Us₇ обозначает imtu, ru'tu, rupustu и kispu¹. Это последнее слово происходит от того же корня, что и kassapu', три другие означают слюну, плевок, пену изо рта, или яд, если речь идет о таком животном, как змея. Следовательно, us₇~zu — это человек, сведущий² в слюне и ядах. Далее, изучая магические приемы, мы увидим, что ассирийцы приписывали выделениям изо рта огромную силу. Теперь же нам будет достаточно установить, что kassdpu — это, собственно, колдун, который умеет использовать их для того, чтобы напускать свои чары.

Слово rahu для нас не отличается от kassapu. Подобно ему, он использует в своем колдовстве (ruhu, шумерское us₇-zu) слюну людей и животных. Эпишу -это самое общее из всех названий; оно происходит от очень часто употребляющегося в ассирийском корня 'ps, который значит просто «делать», «действовать». Примечательно то, что и в других языках магия обозначается по преимуществу как действие. Якоб Гримм возвел немецкое слово zaubern к готскому taujan, немецкому thun и английскому to do, которые все без исключения означают «действовать». На древнелатинском магия будет factura, на итальянском — fattura, на португальском — feitigo, первоначальный смысл всех этих слов слишком ясен, чтобы на нем настаивать Далее мы увидим, что у ассирийских колдунов была очень распространена практика порчи и что изображение лица, которое требовалось околдовать, часто пряталось в стене или под плитами мостовой. Возможно, именно по ассоциации с этим приемом колдуна часто называли sahiru, от глагола saharu, который, в формах usaksad и ustaksad, означает «окружать стеной», «прятать». Что касается слова пашишту, то оно определенно означает собственно колдунью, которая готовит мази. (napsaltu).

Ассирийцы приписывали колдовские способности скорее женщинам, нежели мужчинам, и, как кажется, они верили, что ведьмы многочисленнее и могущественнее колдунов. Большая часть заклинаний направлена против ведьм, а когда рядом с ними появляются колдуны, то лишь мимоходом, чтобы вскоре снова уйти в тень. Так, в первом заклинании из серии Маклу читаем: «Я сделал изображение моего колдуна и моей колдуньи»³. Однако все последующее посвящено исключительно ведьме: «Гибельно заклинание колдуньи; да вернутся ее слова в ее рот, да будет вырван ее язык, и пр.». Этот предрассудок характерен не только для ассирийцев. Все средневековье верило, что женщина более пригодна для колдовства, чем мужчина, и для ученых мужей не составило труда найти объяснение этому «факту». «Каждого,— говорит Ваир⁴,— кто обладает вспыльчивой и похотливой душой, кто моментально раздражается, обычно называют чародеем. .. И поэтому мы видим больше колдуний и чародеек среди женщин, чем  среди мужчин: ибо они настолько безудержны в своей ярости и алчности, что не способны ни отступить, ни как-то управлять собой; что приводит к тому, что при первом и малейшем случае, который предоставляется, они кипят гневом и пронзают пылающим и бешеным взглядом того, кого хотят заколдовать». Родерик а Кастро⁵ предлагает менее изощренное объяснение, и, возможно, оно ближе к тому, которое дал бы ассириец. «Если кто-либо спросит этих людей, почему многие из женщин колдуют, они отвечают, это потому, что месячные легко обретают гибельное свойство. Если же спросить их, почему среди женщин есть старухи, которые колдуют еще больше, они говорят, это потому, что их месячные еще быстрее превращаются в яд по причине возраста и отсутствия теплоты и что месячное очищение, изжитое и ставшее ядовитым, разливается внутри всего тела и насыщает духов, главным образом тех, которые испускаются из глаз; что эти духи оскверняют воздух и поражают колдовством детей и слабых людей». Нигде больше женщина не считалась существом столь нечистым и зловредным, слабым и скверным, заслуживающим одновременно презрения и боязни, как на Востоке. Колдовство же — дело нечистое⁶. Колдунья называется qadistu, istaritu¹, «блудница», и жертва ее чар упрекает ее за то, что ее осквернили⁸. Действительно, следует отметить, что в Ассирии, как, впрочем, и во многих других местах, женщина в значительно большей степени, нежели мужчина, была подвержена нервным срывам, что издревле объясняли одержимостью, и как следствие, женщине приписывали способность вступать в сексуальную связь с духами, что естественным образом, по мнению ассирийцев способствовало постижению секретов магии. Однако добрых фей Ассирия, похоже, не знала, а практики гадания, столь полезные, были, по-видимому, отданы в ведение одних мужчин. Следовательно, та роль в колдовстве, которая приписывалась ассирийской женщине, была в значительной мере следствием нечистоты, которая относилась за счет ее пола и ее презираемого положения в обществе^а. (^а Совершенно верно, что гаданиями и астрологией в Месопотамии занимались преимущественно мужчины, а толкованием снов и составлением рецептов — женщины. Однако вряд ли можно согласиться с тем, что основной причиной этого было низкое положение женщины в мссопотамском обществе. Во-первых, во всех законах этого общества женщина является правоспособным лицом; во-вторых, давно замечено женское вещее чутье, интуиция будущего и особое понимание внутреннего мира. Вследствие этого женщина в древности — превосходный толкователь снов и травник (чувство внутреннего), но редко астролог и гадатель по печени (умение прочесть внешний знак).)

Хотя ненависть к чужакам у современных народов не исчезла без следа, уступив место чувству всеобщего братства, тем не менее мы уже далеки от той эпохи, когда всякий пришелец был врагом, когда другая цивилизация являлась синонимом варварства. С другой стороны, хотя и всегда справедливо то, что нет пророка в своем отечестве и что за него с легкостью может сойти пришелец, но мы больше не считаем, подобно дикарям, всякого чужака могущественным волшебником. Заклинания снова свидетельствуют об этом умонастроении — ненависти и страхе по отношению к пришельцу.

Ведьмы охотно изображаются как представительницы соседних народов: эламитов, кутиев, сутиев, луллубеев или ханнигалбатцев⁹. И в отрывке из первой таблички Маклу, который иначе оказался бы весьма туманным, определенно следует видеть намек именно на этих иноплеменных волшебниц: «Я закрыл проход, затворил ограду, удалил чары всех стран»¹⁰. У нас нет никаких оснований полагать, что народы Элама и Мелитена, окружавшие Ассиро-Халдею, были как-то особенно привержены к колдовству. Куда правдоподобнее, что с ними происходил обмен подобными обвинениями и что, будь в нашем распоряжении литература кутиев или луллубеев, мы бы обнаружили, что в ней они обращены против ассирийцев и вавилонян.

Колдуны и ведьмы — человеческие существа, однако народное суеверие приписывает им особые повадки, и тем, кто намеревается сдружиться с духами и повелевать миром материи, следует стремиться ко всему, что может поразить воображение современников, и, сгущая покров тайны вокруг своего образа жизни, питать фантазии о том, что совершается по их воле. Кроме того, те, кто более или менее сознательно приобрели репутацию колдунов, становятся для своих сограждан объектом ненависти, а равно и страха; взвалив на свои плечи ответственность за неисчислимые бедствия, они никогда не знают, которое из этих двух чувств овладеет душами людей, считающих себя их жертвами. К тому же ведьма, имя которой стало известно, — пропащая ведьма, так как в таком случае ее чары обращаются на нее. Заклинания часто вопрошают: «Кто ты, ведьма, которая преследует меня?»¹¹, или же: «Кто ты, чей сын; кто ты и чья дочь?»¹². Тот, кто знает, с кем имеет дело спешит объявить: «Я знаю вас, я вполне уверен»¹³. Следовательно, первейшая забота ведьмы — ускользнуть от «следствия», именно поэтому она предпочитает жить в уединенных местах, в развалинах или даже внутри стены¹⁴.

Для этого ей необходима необычайная ловкость, которой она и обладает на самом деле. Она проникает сквозь всевозможные стены и ограды¹⁵. Ее могущество не знает пространственных ограничений: «вселенная — ее владение, она прогуливается по всем горам»¹⁶, «она идет по улицам, проникает в дома, проскальзывает в крепости, ходит по перекресткам»¹⁷. Впрочем, она соединяет в себе все преимущества физического превосходства. У нее не только «проворные ноги и гибкие колени», но еще и «зоркие глаза и сильные руки»¹⁸. Природа ведьмы достаточно тонка, чтобы позволять ей проникать в тело человека; она поселяется в нем как демон и подобно демону изгоняется: «Изыди из моего тела; из моего тела удались... из моего тела уходи»^CAPut!’. Ничто, ни на земле, ни на небе, не может избежать ее могущества. Подобно людям, ее возмущающему воздействию подвержены и стихии. Она изнуряет небеса и волнует землю²⁰, она раскачивает море подобно южному ветру²¹, направляет свое волшебство против неба и чары — против земли²². Она может насылать плохие сны, гибельные предзнаменования и чудеса²³. Она общается с демонами, обращая против человека злого утукку, этемму, шеду и злого илу²⁴, а при наведении порчи делается приспешницей ламашту, отдавая ей изображение человека, которому желает зла²⁵.

Сами бога вынуждены служить ее замыслам. Божества-покровители человека могут под воздействием ее чар стать враждебными по отношению к тому, кому прежде благоволили. «Оттого что ведьма заколдовала меня, кричат на меня мой бог и моя богиня. — Ты раздражила против меня моего бога и мою богиню»²⁶, говорят заклинания. Ведьма «заграждает рот богам и сковывает колени богиням»²⁷, то есть обрекает их на бессилие.

Ночь — это время, когда суеверные страхи людей удваивают свою силу. Тишина и мрак не дают органам чувств никаких объектов для работы, воображение от этого лишь разгорячается; сокращенная до минимума способность восприятия, преувеличенная и извращенная, становится отправной точкой для галлюцинации, тем более стойкой, что ей не противоречат никакие ощущения. Итак, как полагают, ночью встретиться с колдуньями легче всего. Именно поэтому, ощущая себя более беззащитным и слабым, чем днем, человек считает, что эти злобные существа, которые обладают более тонкими чувствами и которым темнота не помеха, более всего угрожают ему ночью. Вот почему ведьма именуется ночной охотницей²⁸; в основном именно ночью она нападает на человека, ночью готовит свои чары²⁹; и поскольку для того, чтобы осуществить свои злодеяния, она должна рассчитывать на сообщничество ночных божеств, ее жертва, в свою очередь, призывает их и требует, чтобы они разрушили ее волшебство³⁰.

Ведьмы творят самые разнообразные злодеяния, и им приписывается способность к нанесению жертвам как физического, так и морального ущерба. Этот вред, зачастую воображаемый или порождаемый исключительно страхом, иногда бывает совершенно реальным но его единственное объяснение выглядит спорным. Результатом действий озлобленной ведьмы халдей считает дрожь, которая на повороте улицы или на перекрестке без видимой причины отнимает у него возможность владеть ногами³¹; на самом деле он — жертва малодушия: ему кажется, что он замечен ведьмой, которая набрасывается на его шаровары³²; от этого у него перехватывает дыхание, он воображает, что его тянут за волосы, дергают за одежду, он пребывает неподвижным в дорожной пыли³³. На ведьм возлагается ответственность и за настоящие болезни: лихорадку, чахотку, сумасшествие, сердечные недомогания³⁴. Они делают женщин бесплодными или заставляют их рожать раньше срока; один-единственный взгляд ведьмы лишает мужчину его мужественности, или, как говорится иными словами, «завязывает ему шнурок»³⁵. Их колдовство способно даже вызвать смерть: «ведьма губит мужчин и не щадит женщин»³⁶. В сфере нравственности именно они вносят переполох в семьи, ссорят сына с родителями, брата с сестрой, друга с другом, хозяина со слугами, подданного с царем³⁷ и, как мы уже видели выше, человека с его божеством.

Колдун не обязательно сознает то зло, которое совершил; некоторые люди обладают вредоносной силой, которая действует без их желания и даже ведома. Представления ассирийцев по поводу колдовства были такими же, как у греков, римлян и многих других народов³⁸, и часто мы обнаруживаем, что одной из самых грозных для человека опасностей³⁹ является «изображение дурного глаза», причем без дальнейших подробостей. Демон дурного глаза — шеду⁴⁰. Взгляд некоторых людей отличается особой пагубностью, однако все без исключения в определенных случаях могут принести несчастье своему ближнему даже непреднамеренно. Следуя еще одному очень распространенно-му сегодня суеверию, пережитки которого я нашел в Сирии, для какого-либо существа может быть пагубным, когда его слишком хвалят или восхищаются им. По этой причине там избегают превозносить красоту ребенка, и, если кто-то неосмотрительно это сделает, мать считает себя обязанной плюнуть на дитя, чтобы отвратить порчу. «Дурные уста, дурной язык, дурная губа»⁴¹, ассирийские заклинания могут изрекать слова ненависти и губительные проклятия точно так же, как и выражать восхищение. Однако «любовь и ненависть» ведьмы⁴², как мне представляется, указывают соответственно на два способа, при помощи которых она может наводить порчу, — похвала и проклятие. Наконец, одно и то же лицо, в обычное время безобидное, в оп-деленные моменты может становиться опасным, таковы: женщина, кормящая грудью, умершая от болезни груди или беременная⁴³. Проститутка подвергается экзорцизму как настоящий демон⁴⁴.

 

Глава III

 

РОК. БОЛЕЗНИ.

 

Даже затравленный демонами и преследуемый по пятам колдунами и ведьмами, человек был бы еще чрезвычайно счастлив, если бы со всех сторон ему не грозили другие опасности. Помимо врагов, о которых мы уже говорили, злых духов, мужчин и женщин, обладающих сверхчеловеческой силой, ассирийцу приходилось опасаться еще и последствий своих собственных поступков. Он мог оказаться причиной собственной гибели посредством множества дел, которые считались приносящими несчастье¹. Так, вторая, третья и пятая таблички из серии Шурпу перечисляют, под наименованием мамит (mamit), многочисленные и разнообразные чары, жертва которых одновременно может быть и их автором. Было бы превосходно уловить в этих длинных списках некий принцип классификации, однако обнаружить в этом хаосе путеводную нить невозможно, и повторы прекрасно показывают, что это не только кажущийся беспорядок. Единственным стремлением автора было достижение как можно большей полноты, и мы увидим почему, вполне возможно, что, желая этого добиться, он объединил несколько списков в одну неуклюжую компиляцию. Ни один из этих списков до сих пор не переведен на французский язык, я предложу перевод первого и самого длинного из них, что даст возможность не зависеть от других толкований по этому поводу и в дальнейшем способствует более глубокому расследованию.

 

 

Surpu II

 

1.   Заклинание. Да будет прощен, великие боги,

2.   Бог и богиня, владыки прощения,

3.  Имярек, сын имярека, чей бог имярек, чья богиня имярек,

4.      ... больной, хворый, скорбящий, страждущий,

5   (Кто) запрещенное богом своим ел, кто запрещенное богиней своей ел,

6   (Кто) сказал «нет» вместо «да», кто сказал «да» вместо «нет»,

7   (Кто) вслед равному себе пальцем показал,

8. (Кто) клеветал, непристойное говорил,

(9-10 разбиты)

11. (Кто) богом своим пренебрег, с богиней был неучтив,

12.   (Кто) ... злое сказал,

13.  (Кто) ... нехорошее сказал,

14.  (Кто) ... неправедное сказать заставил,

15.  (Кто) ... неверное судью решить заставил,

16.  (Кто) ... предстоял,

17.  (Кто) ... говорил, говорил и преувеличивал,

18.  (Кто) ... слабую обидел,

19.  (Кто) ... отвратил женщину от ее города,

20.  (Кто) сына от отца отделил,

21.  (Кто) отца от сына отделил,

22.  (Кто) мать от дочери отделил,

23.  (Кто) дочь от матери отделил,

24.  (Кто) невестку от свекрови отделил,

25.  (Кто) свекровь от невестки отделил,

26.  (Кто) брата от брата отделил,

27.  (Кто) друга от друга отделил,

28.  (Кто) товарища от товарища отделил,

29.  (Кто) схваченного не отпустил, связанного не ра; вязал,

30.   (Кто) не дал узнику увидеть свет (дня),

31.   (Кто) о схваченном: «держи его», о связанном «вяжи его» сказал²,

32.   (Кто) не ведал, (что есть) проступок (перед) богом, прегрешение перед богиней,

33.   (Кто) богом своим пренебрег, с богиней был неучтив.

34.   Против его бога вина его, против его богини прегрешение его,

35.   К отцу своему он полон презрения, к старшему брату он полон ненависти,

36.   С отцом-матерью он был неучтив, на старшую сестру наговорил дурного,

37.   Малой мерой дал, большой — получил,

38.   Когда не было — «есть» сказал,

39.   Когда было — «нет» сказал,

40.   Неправильное сказал, неточное сказал,

41.   Дерзкое сказал, ... сказал,

42.   Неверные весы держал, правильных весов не держал,

43.   Нечестное серебро принимал, честного серебра не принимал,

44.   Законного сына прогнал, законного сына (в правах) не утвердил,

45.   Неверную границу провел, верной границы не проводил,

46.   Межу, границу и межевой камень передвинул,

47.   В дом соседа своего вошел,

48.   С женой соседа своего сблизился,

49.   Кровь соседа своего пролил,

50.   Одежду соседа своего надел.

51.     (Кто) нагого человека не одел,

52. (Кто) доброго человека от семьи отдалил,

53   (Кто) собранный род рассеял,

54.  (Кто) перед начальством стоял (навытяжку),

55.  Чьи уста прямы, (а) сердце лживо,

56.  В чьих устах «да», (а) в сердце «нет»,

57.  (Кто) всегда говорил неправду,

58.   (Кто) праведного ...,

59.  (Кто) губил, удалял, истреблял,

60.   (Кто) уличал, указывал, сплетничал,

61.  (Кто) грабил, разбойничал и побуждал к разбою,

62.  (Кто) ко злу обращал свою руку,

63.  Чей язык лжив и ..., на чьих губах — путаница и невнятность,

64.  (Кто) в неправильном наставлял, кто неподобающему учил,

65.  (Кто) следовал за злом,

66.  (Кто) преступил границы истины,

67.   (Кто) недоброе сотворил,

68.   (Кто) обратил руку свою к колдовству и чародейству,

69.  За скверную запретную пищу, что он ел,

70.  За многие грехи, что он совершил,

71.  За Собрание, которое он рассеял,

72.  За родню соединенную, которую разогнал он,

73.  За все, в чем с богом и богиней он был неучтив,

74.  За то, что обещал и сердцем, и устами, но не дал он,

75.  За то, что при каждении именем бога своего пренебрег,

76.  Жертву принес, но пожалел и отобрал,

77.     ..., для бога оставил, но сам съел,

78.   Пребывая в гордыне, воздеть руки решил,

79.   Приготовленный жертвенный стол опрокинул,

80.   Бога своего и богиню свою прогневил,

81.   В Собрании вставал и неспокойное говорил,—

82.   Да будет прощен! Он не знал и поклялся,

83.   Взял и поклялся,

84.   Спрятал и поклялся,

85.   Украл и поклялся,

86.   Убил и поклялся,

87.   На ламассу указал он пальцем,

88.  Ламассу отца и матери он поклялся,

89.  Ламассу старшего брата и старшей сестры он поклялся,

90.  Ламассу друга и товарища он поклялся,

91.  Ламассу бога и царя он поклялся,

92.  Ламассу господина и госпожи он поклялся,

93.   В пролитую кровь он ступил,

94.   В место пролития крови не раз он ступал,

95.   Запрещенное в его городе он ел,

96.   Дело своего города он выдал,

97.   Городу своему он дал дурную славу,

98.   К оскверненному он стремился,

99.   Оскверненный к нему стремился,

100.   На ложе оскверненного спал он,

101.   На кресле оскверненного сидел он,

102.   За столом оскверненного ел он,

103.      Из кубка оскверненного пил он.

 

Как мы видим, проступки, вольные или невольные, даже несознаваемые, тяжкие и незначительные проступки, совершаемые как по отношению к богам, так и по отношению к людям, все они в полном беспорядке причисляются к ряду действий, способных приносить несчастье человеку, совершившему их. Оскорбление бога или убийство человека, занятия колдовством или простой контакт с околдованным человеком — все это почти одинаково пагубно. Здесь уже имеет быть место представление, которое позднее с такой настойчивостью разрабатывалось евреями, о том, что всякая провинность влечет за собой бедствие и что всякое бедствие, болезнь или несчастный случай, является последствием греха³. Однако принципы, которые образуют нравственную вину, отделяющие злодеяние от ошибки или неведения, еще не обозначились. Выделение дел, злых по своей сути, уже содержит зачаток морали. Однако понятие ответственности, порождаемое представлением о свободной воле, еще не сложилось. Поэтому зло, являющееся результатом определенных действий, предстает в качестве простого последствия, а не настоящей санкции. Мы не находим ценностной шкалы, в соответствии с которой не слишком щепетильный торговец, использующий неточные весы и легкие гири, понесет наказание от бога, который, в свою очередь, отвечал бы за воздаяние каждому по его делам, нам просто сообщают, что это принесет ему несчастье, точно так же, как если он будет рвать определенные растения или разобьет кружку. Это объясняет, почему он так мало заинтересован в дифференциации провинностей по их степени и тяжести. По той же причине зло, которое проистекает из его проступков, будет отвращено не путем сокрушения, покаяния и приношений богам, как если бы оно являлось наказанием, а посредством заклинаний и магических церемоний. Помимо дел и слов, приносящих зло, существуют и такие, которые зло устраняют.

Данный список требует еще нескольких замечаний. В нем (стрк. 76) мы находим первое упоминание на ассирийском языке о запрещении определенных приношений. Известно, что в жреческом Кодексе запреты такого рода очень многочисленны; теперь можно надеяться, что ассирийская религиозная литература предоставит нам и другие примеры, и предполагать, уже с некоторой долей правдоподобности, что на реке Иордан евреи лишь продолжили традицию, которую позаимствовали в долине Евфрата. — Вина, вменяемая тому, кто не отпускает заключенного (стрк. 29-31), также напоминает одно библейское предписание: «Если купишь раба Еврея, пусть он работает [на тебя] шесть лет, а в седьмой [год] пусть выйдет на волю даром»⁴. Употребление в пищу жертвенного мяса также пагубно⁵. Мы знаем, что у евреев никто не должен был есть мясо жертвы, принесенной во искупление греха⁶. Возможно, ассирийский запрет также должен пониматься исключительно в связи с искупительной жертвой.

Исключительное значение, приписываемое проступкам против семьи, возможно, является напоминанием об эпохе патриархата. По-видимому, путь семитских народов к концепции государства был нелегким; арабы до сих пор не отошли от племенной организации. В подобном обществе семейные связи были тем более крепки и должны были быть тем более надежны, что лишь они одни поддерживали некоторое единство и порядок. Следовательно, все то, что имело тенденцию ослаблять эти связи, расценивалось, как преступление. Ассиро-халдеи, жившие в могущественных городах, создававшие обширные империи, в этом вопросе сохраняли представления своих предков — скотоводов и кочевников.

Возникновение городов знаменовало собой становление более развитой цивилизации; это новое формирование породило новые обязанности для граждан, которые в него входили. Возможно, что у каждого такого полиса, как и у божества, которое ему покровительствовало, имелось сакральное имя, хранившееся в строгой тайне, поскольку знавший его приобретал неограниченную власть над городом. Следовательно, «произнести название своего города»⁷ значило совершить неблаговидный поступок, приносящий несчастье^а. (У автора неверный перевод «имя своего города он произнес». В аккадском тексте слово амату, «слово», употреблявшееся в значении «приказ, дело (которое нужно выполнить)». Имеется в виду, что человек выдал посторонним информацию о некоем важном мероприятии, которое боги приказали выполнить горожанам.)

Состояние ритуальной нечистоты — вещь чрезвычайно заразная; оскверненный оскверняет все, к чему прикоснется, будь то люди или предметы. Мы уже видели несколько вариантов того, как происходит заражение⁸: заразиться можно, разговаривая с жертвой колдовства, употребляя в пищу хлеб, воду или другие напитки, принадлежащие ей или какому-либо грешнику, даже заступаясь за грешника⁹, и, наконец, принимая нечистое серебро из рук заколдованного человека¹⁰. Достаточно простой встречи:

 

«7. в пролитую воду омовения ступил он,

9. свои ноги в нечистую воду погрузил,

10. в воду немытых рук посмотрел,

12. женщину с нечистыми руками обнял,

14.  на девушку с нечистыми руками позарился,

15. ведьмы рукой коснулся,

17. человека с нечистыми руками обнял,

 

Табличка АА

 

4. Кого-то нечистого телом коснулся»¹¹.

 

Естественно, в состоянии нечистоты человек не должен был пытаться войти в контакт со своим богом¹².

Некоторые из мамит кажутся не чем иным, как санкцией, относящейся к определенным аграрным табу. Плоды земли могут охраняться табу, нарушение которого приносит несчастье; отсюда — мамит, фактически, как результат срывания растений на полях и тростника в камышовых зарослях¹³.

Мы видели, что разновидность проклятия или колдовства, называемая мамит, может проистекать из прегрешения, совершенного против богов, города, семьи, или индивида, или же контакта с нечистотой. Сверх того существует определенное количество деяний, считающихся роковыми, причем нет возможности определить, для кого или почему они предосудительны. По отношению к нравственности они сами по себе так же безразличны, как разбитое зеркало или опрокинутая солонка, однако зло, которое они в себе «несут», от этого не менее фатально. Выяснить происхождение этих суеверий обычно чрезвычайно трудно либо в силу их древности, либо из-за того, что порождает их простой народ, и зачастую скрытно. Известно, с какой легкостью и даже расположением простой народ принимает самые невероятные россказни, с какой поспешностью выводит универсальный закон из более или менее достоверного частного случая и, наконец, с каким упорством он отметает любые доказательства противного, которые может доставить ему последующий опыт, фольклор всех народов является прежде всего свидетельством стойкости их легковерия. Тем не менее мы можем, по крайней мере в общем виде, выделить некоторые из путей формирования народных суеверий. Прежде всего в необходимый закон возводится реальное, однако случайное совпадение или последовательность двух фактов. Случалось и еще случится так, что самый молодой или самый старший из тринадцати человек, которые пообедали за одним столом, через год умирает. Находится немало упрямцев, и когда, напротив, смерть одного из сотрапезников следует за обедом на восемь персон, вера в роковое влияние числа тринадцать остается неискоренимой. В связи с этими «опытными» данными можно сказать, что они a priori выводятся из характера существа или события, признанного роковым. Основополагающий принцип этого умозаключения, который мы обнаружим в практической магии, состоит в том, что подобное порождается подобным. Именно поэтому многие народы убеждены в роковом влиянии прелюбодеяния на урожайность полей и плодовитость стад¹⁴: нарушение человеком брачного закона поражает всю природу бесплодием. В силу того, что я назвал бы «этимологическим предрассудком», сходство между причиной и следствием может быть чисто вербальным. Тогда связь одной с другим устанавливается путем игры слов. Именно по этой причине, если луна находится в той фазе, которую ассириец обозначает, говоря, что «она окружает себя рекой», то следует ждать наводнения¹⁵.

Что бы там ни было, куда труднее объяснить, почему считалось опасным заслонять рукой свет¹⁶, разбирать очаг в чьем-либо присутствии, садиться на сиденье лицом к солнцу¹⁷, спрашивать кого-либо о диких животных вблизи домашних или разбивать блюдо или кружку¹⁸. Изучение происхождения народных суеверий, очевидно, должно начинаться с тех из них, которые все еще достаточно жизненны: зачастую одновременно с верованием можно получить и объяснение его возникновения, иногда, вероятно, ложное, но нередко достаточное для того, чтобы напасть на верный след. К несчастью, исследователи фольклора больше озабочены накоплением фактов, чем их объяснением, и те работы, которые я смог пролистать по этому предмету, были для меня довольно слабой опорой.

Некоторое число мамит перечисляется в серии Шурпу, при этом не снабжаясь никакакими объяснениями, что не позволяет нам делать какие-либо предположения относительно мамит. Это упоминание слишком кратко, для того чтобы мы могли позволить себе высказываться не только о природе мамит, но даже о его происхождении. Именно поэтому на настоящий момент следует воздержаться от того, чтобы с определенностью утверждать что-либо о мамит, осуществляемых посредством «кузнечных мехов и переносной печки, лука и колесницы, бронзового кинжала и копья, дротика и арбалета, тамариска и пальмы, колодца и реки, пристани и брода, ... и моста, горы и ущелья, возвышенности и долины, поля, сада, дома, рынка, дороги, жилища; посредством глины, могилы¹⁹, канала, моста, дороги и улицы»²⁰. С некоторой вероятностью можно идентифицировать лишь те чары, по поводу которых имеются более внятные указания где-либо в другом месте. Например, достаточно правдоподобно, что мамит, совершаемые посредством чаши и блюда, посредством постели и кровати, посредством сидения, постели, кровати²¹ — это чары, о которых идет речь во второй табличке той же серии (выше, стр. 104, стрк. 101-103) и которые вызываются прикосновением к предметам, бывшим в употреблении у жертвы колдовства.

Итак, мы выделили в качестве роковых очень разнообразные явления, которые, однако, имеют по крайней мере одну общую черту, будучи результатами человеческой деятельности. Человек, достигший полного осознания законов и ритуалов, осведомленный о пагубных последствиях определенных жестов, может воздержаться от совершения этих незаконных, нечестивых или просто опасных поступков. Но и после этого он не должен считать себя застрахованным от опасностей. Помимо тех несчастий, которые могут вызываться его собственными вольными или невольными поступками, есть и другие, порождаемые феноменами, совершенно недоступными его контролю. Астрономические и атмосферные явления, различные чудеса, вроде рождения чудовищ, не только возвещают, но также служат причиной предстоящих бедствий. Действительно, похоже, что ассирийцы не отличали причинность от обычной последовательности. Одно явление следует за другим, следовательно, им порождается, и именно потому, что первое предшествует второму. Бедствия, которые обрушиваются на человека после затмения, являются «бедами затмения», lumun atali²²; «дурные сны, чудеса, роковые знамения на небе и на земле»²³ вызывают не меньший страх, чем бедствия, которые за ними следуют. Астрологи постоянно заняты тем, что вопрошают небеса, прорицатели пишут советы по поводу смысла предзнаменований. Их предсказания редко бывают утешительными: роковыми считаются самые естественные и, с нашей точки зрения, самые нейтральные явления²⁴.

Человек заключен в непреодолимое кольцо врагов, духов и колдунов, со всех сторон ему угрожают последствия его собственных деяний или просто игра природных сил. Его слабость не может противостоять такому натиску. Вся его жизнь от рождения до смерти — это длинная цепочка несчастий. Мы уже назвали некоторые из них. Остается сказать пару слов о тех, устранением или исцелением которых главным образом похвалялась магия, то есть о болезнях.

Присутствие демонов в теле человека, козни колдунов, влияние мамит и знамений проявляется в виде болезней. По правде говоря, часто бывает трудно отличить болезнь от демона, который ее провоцирует. Например, страшная «головная боль» описывается как настоящий демон; он выходит из пустыни и набрасывается на человека, который не боится своего бога, причем никто не в состоянии ни предвидеть, ни отразить его удары²⁵; его быстрота подобна быстроте ветра, молнии, наводнения или быка, он выразительно сравнивается с демоницей, называемой ламашту, он обладает телом, и это тело — ураган. «Его лицо — сумрачные небеса, его лицо наполнено густой тенью подобно лесу»²⁶. Пугающее описание производимых им разрушений прекрасно показывает, что «головная боль» ассирийцев — это не простая мигрень: он срывает человека как розу, заставляет его бежать как безумного, жжет его как огонь, пожирает его члены и мышцы, раздирает его грудь, проламывает ему бока как старой лодке²⁷. Это не сумасшествие, которое на ассирийском называется sane temi (букв, «изменение рассудка») и с которым к тому же сравнивается. По некоторым признакам, можно распознать в нем скорее эпилепсию: «он повергает на землю, он сотрясает, он колеблет тело»²⁸. Эта болезнь поражает быков, полевых животных и, подобно жалу гадюки, всякого, кто встретится ему на пути²⁹; и тогда это, возможно, бешенство или какая-то схожая с ним болезнь.

По чистой случайности раскопки дали нам больше сведений по поводу «головной боли», чем любой другой болезни. Мы почти не в состоянии уточнить природу этого заболевания или нервных недугов, которые изгоняются посредством заклинания нашей первой таблички³⁰; мы не дерзнули бы утверждать, что болезнь, при которой «глаз человека полон крови», это конъюнктивит³¹, и даже не можем выдвинуть гипотезу относительно шулу и имшу, о которых нам известно только то, что они мучительны, и болезней глаз, называемых амуррикану и кукану³². Часто болезнь не называется, и страдания человека описываются, разумеется, с выразительностью, но без достаточной точности, которая позволила бы диагностировать ее природу. Впрочем, предмет нашего исследования находится вовсе не здесь. Магия равным образом исцеляет любые болезни, и теперь нам предстоит рассмотреть, как боролась с ними ассирийская магия или, вообще, как она позволяла человеку одержать верх над своими бесчисленными врагами.

 

Часть вторая

 

МАГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ

 

Глава IV

 

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЕ ДЕЙСТВИЯ: ГАДАНИЕ

 

Ассириец окружен могущественными врагами, настойчиво добивающимися его гибели. Его подстерегают злые демоны, всегда готовые воспользоваться недовольством его бога-покровителя. Колдуны и ведьмы со своими кознями опасны отнюдь не меньше. Наконец, человек никогда не застрахован от того, чтобы навлечь на себя, даже без собственного ведома, множество бедствий, — слово, жест, случайная встреча могут оказаться для него источником тысячи несчастий. Следовательно, его страдания имеют самое разнообразное происхождение. А между тем, прежде чем искать лекарство, следует распознать причину. Необходимо определить, не выказывал ли пациент пренебрежения в адрес своего бога, не был ли осквернен контактом с чем-либо нечистым, не околдован ли чародеем и не одержим ли демоном. Это связано не с тем, что в зависимости от того, шла ли речь об устранении последствий мамит, отвращении колдовских чар или изгнании утукку, методика могла значительно отличаться. Однако было необходимо, чтобы источник зла, против которого направлено действие, указывался в заклинании. Изучая структуру заклинаний, мы увидим, что лечение часто проводится в неведении точной причины беды, посредством длинного списка всех возможных причин. Однако это то, что остается на худой конец, или дополнительная предосторожность, призванная восполнить неточности в диагностике. На самом деле первейшей задачей мага, как и медицины, является поиск причины. Впрочем, методы .у них совершенно разные. Для того чтобы раскрыть причину болезни, магу нет нужды в терпеливом наблюдении симптомов, для него нет смысла осматривать больного и определять природу заболевания по виду выделений и функционированию органов: для него причина недуга не в этом. Особая терапия нуждается в особой диагностике. Таким необходимым подсобным средством магии является гадание. Из уже многочисленных текстов нам известно, что ассирийцы прибегали к наблюдению за астрономическими и атмосферными явлениями, изучению внутренностей жертвенных животных, снотолкованию и предсказанию будущего: не ожидая, пока их постигнет несчастье, они силились предугадать и предотвратить его^а, (^а Можно сказать, что медицина разрабатывалась ассирийцами по методу наблюдательной астрономии и астрологии. Для нее характерно лечение органов, за которыми (или за продуктами которых) легко наблюдать — головы, глаз, печени, кишечника, но ничего не говорится, к примеру, о болезни сердца. Именно по этой причине месопотамская медицина не была столь развитой, как египетская. Египтян интересовали внутренние причины заболевания, которые были лишены персонификации, возникали и размещались в человеческом теле и в силу этого могли быть излечены рациональным способом. Однако в силу стремления к наблюдению и интерпретации внешних знаков природы месопотамская астрономия превзошла египетскую.) и хотя ни один текст не говорит этого напрямую, мы можем с полным правом полагать, что в целях коррекции будущего они зачастую прибегали к магии; для этого существовала целая категория магических действий, предполагавших предварительное знание будущего, и отправной точкой для них было обращение за советом к гадателю. Гадательная наука ассирийцев также обладала возможностями чтения прошлого и обнаружения истоков нынешних бед. К несчастью, эта часть гадательного искусства является одной из наименее изученных, и я почти не вижу текстов, где бы содержалось упоминание о ней, кроме одного. Это отрывок из второй таблички Шурпу (стрк. 105-129), где в заклинании перечисляются средства, применяемые жертвой колдовства, чтобы раскрыть причину своего состояния:

«Он вопрошает, он вопрошает; он вопрошает постель, он вопрошает стул, он вопрошает тарелку, он вопрошает, давая стакан, он вопрошает, затапливая переносную печь, он вопрошает факел, он вопрошает кузнечные мехи, он вопрошает табличку и калам; он вопрошает BAR и КА¹; он вопрошает домашних животных, он вопрошает диких животных, он вопрошает оросительные каналы, он вопрошает колодец, он вопрошает реку, он вопрошает лодку, hinnu и MA. TU², он вопрошает восход солнца и закат солнца, он вопрошает богов неба и святилища земли, он вопрошает святилища господина и госпожи, он вопрошает выход из города и вход в город, он вопрошает выход из великих ворот и вход в великие ворота, он вопрошает вход в дом и выход из дома, он вопрошает улицу, он вопрошает дом бога, он вопрошает дорогу».

Надо надеяться, что будущие публикации прольют больше света на эти предварительные действия, сегодня же мы можем только констатировать их использование. Вот и все, что можно сказать об ином способе применения гадания в магии, следы которого мы обнаруживаем в ритуалах. Для обрядов экзорцизма не все периоды времени одинаково благоприятны, как, впрочем, и для жертвоприношений. Бывают моменты, когда лучшие рецепты не имеют эффекта и самые непреодолимые заклинания оказываются бессильными. Значит, прежде чем начать действовать, необходима уверенность в том, что обстоятельства благоприятны. Определенно, что магические обряды совершались не безразлично по отношению к временному отрезку точно так же, как цари не начинали военную кампанию, не посоветовавшись с гадателем и не удостоверившись в том, что момент выбран удачно³. Многие ритуалы начинаются словами: «в благоприятном месяце, в благоприятный день...»⁴. В письме Мардукшакишума мы читаем: «В дурной, роковой день маг не совершит воздеяния рук»⁵. Однако в каждом случае ли прибегали к отдельной консультации с оракулом или же, как и для религиозных церемоний⁶, существовал род календарей, указывавших обряды, соответствующие каждому дню месяца? Молчание текстов на этот счет пока не позволяет нам разрешить этот вопрос.

Для совершения магических ритуалов час значил не меньше, чем месяц или день; однако похоже, что он был унифицирован, по крайней мере для каждого обряда или разновидности обрядов, и что его определение не являлось задачей гадания. Это вытекает из заклинаний, в которых время четко обозначается теми самыми словами, которые произносил экзорцист или его пациент. Действия, направленные против колдунов, обычно совершались на рассвете. Действительно, в серии Маклу мы находим несколько отрывков, вроде следующих: «Я жду, пока ты взойдешь, господин Шамаш. — Заря появилась, я воздел руки. — Шамаш взошел, я совершил омовение рук»⁷. Это заклинание следовало читать утром и вечером: «Читай над ним заклинание при уходе и возвращении скота»⁸. Вероятно, ассирийцы разделяли все еще распространенный сегодня предрассудок, согласно которому колдуны и ведьмы могущественны лишь ночью, с приходом зари они оказываются обессиленными, и тогда их гораздо легче одолеть. Пролить свет на это суеверие может любопытная практика южной Италии: «Убивают собаку или кошку и вечером кладут труп на пороге; прежде чем войти в дом, ведьма обязана пересчитать все шерстинки животного, а это дело, которое невозможно закончить до восхода солнца. В этот момент она утрачивают всю свою силу, и ее находят лежащей на мостовой, совершенно нагой и в своем естественном виде»⁹.

 

Глава V

 

ОЧИСТИТЕЛЬНЫЕ РИТУАЛЫ:

ОМОВЕНИЕ, ОКУРИВАНИЕ

 

Одним из первейших следствий одержимости и колдовства является состояние нечистоты, в котором оказывается жертва. «Вы наполнили меня нечистотой», говорит человек, пострадавший от чар¹. Следовательно, экзорцизму и магическим контрмерам должно предшествовать прежде всего очищение.

Естественно, что главное из очистительных средств - это вода. Помимо того, что вода очищает человека от физического загрязнения, она считается способной избавлять его и от нравственной скверны, которую приносит с собой колдовство. В сущности, такой переход от физического к нравственному представляет собой символ: омовению приписываются такие же свойства в области духа, какими оно обладает на материальном уровне. Тот же символический подход, применяясь по-разному, прослеживается в основе всех магических действий. Магия, если она не увлекается фармацевтическим шарлатанством или оккультной галиматьей, всегда бывает символической, или, как говорится , «симпатической».

Очищение может служить лишь предварительной церемонией, призванной привести человека в такое состояние, когда он способен получить пользу от последующих ритуалов или даже выполнить их, не подвергая себя опасности. Часто этого достаточно, чтобы полностью ее устранить: притом, что общей причиной всех страданий является нечистота, очищающая вода побеждает зло вместе с его скверной. Эта идея часто звучит в заклинаниях: «Все, что есть дурного, погибельного, что находится внутри [тела N, сына N], водами его тела и омовениями его рук да будет убрано прочь»². Омовение водой устраняет и колдовские чары ведьмы: «Твои чары, твое колдовство, твои козни и пр. водой моего тела и омовениями моих рук да будут убраны прочь»³. Очищение посредством воды предписывается и во многих других ситуациях⁴. Иногда оно даже является единственным физическим ритуалом, сопровождающим заговоры экзорцизма. Маг, машмашшу (masmassu), — это прежде всего очиститель, муллилу (mullilu), и оба слова передаются одной и той же идеограммой: MAS. MAS.

Не всякая вода одинаково эффективна. Особенно чистыми признавались воды Тигра и Евфрата. «Вода чистая, вода, происходящая из Тигра»⁵ — таковы были первые слова заклинания, которое следовало трижды прочитать перед сосудом для омовения. Другое заклинание говорит об омовении «водами чистыми..., водами Евфрата, которые в чистом месте [хранятся], ...водами, которые надежно хранятся в апсу.⁶»  Апсу, то есть, собственно, море^а, (^а Шумер, абзу, «подземные воды», аналогично назывался резервуар для освященной воды, бывший обязательной частью каждого храма. Во времена Ассирии апсу — также название пресных подземных вод, для обозначения моря существовало слово тамту (море, соленые воды, откуда потом Тиамат).) в данном случае, несомненно, соответствует медному морю (...) храма Соломона, то есть огромному резервуару, в котором хранится вода, предназначенная для омовений. Цари Ур-Нанше, Бур-син и Агумкакриме⁷ в своих надписях похваляются строительством подобных «морей». Построенное Ур-Нанше было посвящено Эа, богу-чародею, обиталищем которого традиция называет Океан. В определенных случаях воду следовало брать в месте слияния двух рек: «Возьми воду в устье двух рек, над этой чистой водой произнеси свое заклинание...; человека, сына его Бога, окропи»⁸. Один раз ритуал предписывает использовать «воду из колодца, к которому не прикасалась ничья рука»⁹. Особенно эффективна вода из Эреду, центра почитания Эа, бога-чародея: «Я очистил свое тело чистой водой из источников, которые в Эреду»¹⁰. Несколько раз рекомендуется морская вода¹¹. Возможно, даже название «море», данное храмовому бассейну, было призвано сообщить пресной воде свойства морской. Чаще всего вода используется в чистом виде; иногда в нее добавляется тамариск, маштакалъ, карликовая пальма, шалалу, кипарис и белый кедр¹²; или же тамариск, трава дилбат, финиковые косточки, трава пу, гипс, перстень, драгоценный камень, трава гам гам и кипарис¹³. Речь никогда не идет о погружении, это обычно окропление, простое либо совершаемое семь или два раза по семь раз¹⁴; для изгнания демона под названием рабицу¹⁵ оно не требуется. Иногда следует очистить определенную часть тела, руки, лоб или рот¹⁶. Наконец, случается, что воду необходимо выпить: «Из чистого тиширу выпей чистую воду»¹⁷.

Иногда, как это можно заметить в только что процитированных текстах¹⁸, над водой, предназначенной для омовения, полагается прочитать заклинание. В этом случае вода оказывает действие посредством не только своих основных свойств, но еще и особой силы, которой наделяет ее заклинание. Тогда физический ритуал омовения сочетается с вербальным, который мы изучим в дальнейшем. Однако если верить огромному количеству текстов, в которых вода применяется без всяких упоминаний о предварительных церемониях, призванных сообщить ей новые свойства, чаще всего оказывается достаточно простого омовения¹⁹.

Выглядит правдоподобным, что омовения обычно совершались в особом месте, называемом бит римки (bit rimki), дом омовений. В магических текстах бит римки упоминается несколько раз. Эа, говоря о больном, указывает своему сыну Мардуку: «Принеси его в дом очистительных омовений»²⁰. Ритуал для магов также назывался бит римки, это слова, которыми начинается первая табличка²¹. Она предписывает магу построить бит римки в сельской местности²². Значит, это, вероятно, была временная постройка, может быть, просто палатка или шалаш, сооружавшийся специально для этого случая и уничтожавшийся после церемонии, так как в нем жертва колдовства должна была оставить свою нечистоту. Я бы даже с удовольствием предположил, что рекомендация строить бит римки в сельской местности или пустыне (ина цери (ina seri), в обоих смыслах) имела в основе боязнь возможного заражения. Добавим, что, прежде чем туда войти, пациент иногда совершал предварительное омовение и облачался в ритуальные одежды²³, которые, по-видимому, были черными, так же как и одеяние экзорциста²⁴.

При том, что ритуальное очищение было чисто символическим, считалось, что оно может совершаться не только водой, но также и посредством всех веществ, признававшихся чистыми. Так, очищению способствовали сливочное масло, молоко, сливки, медь, серебро и золото²⁵. Металлы оказывали действие лишь, так сказать, посредством своего присутствия, выражалось пожелание, чтобы больной стал чистым, как медь, к которой он, возможно, прикасался, и которая, в любом случае, должна была фигурировать в церемонии. Съедобные вещества съедались: «из чистой тарелки ешь чистую пищу»²⁶. По-видимому, совершенно особенной репутацией обладало молоко рыжих коз²⁷.

Мы привыкли считать благовония компонентом жертвоприношения. Ассирийцы использовали их также при окуривании, сопровождавшем омовение, дабы не оставить никаких сомнений в достижении желаемого эффекта²⁸: целью окуривания было очищение пострадавшего от колдовства. Чаще всего употреблялся кипарис²⁹, иногда харру³⁰. Иногда указывается, что вещества должны сжигаться на дровах из колючих растений

 

Глава VI

 

РИТУАЛЫ РАЗРУШЕНИЯ. ПОРЧА

 

Самого по себе очищения может быть достаточно для борьбы с колдовством: на основании символики, о которой говорилось выше, оно просто-напросто смывает чары, которые исчезают подобно пятну. Однако обычно оно служит лишь прелюдией к другим ритуалам, играющим не меньшую роль в магической драме. Можно полагать, что при омовении вода принимает скверну на себя: ритуал очищает пострадавшего, но не уничтожает чары, они остаются в использованной при омовении воде, как потенциальная сила и, следовательно, представляющая опасность¹, которую необходимо уничтожить. Как мы уже говорили выше, очищение может служить лишь некой прелюдией к экзорцизму, подготовкой и средством приведения пациента в нужное состояние. Им, наконец, можно полностью пренебречь. Во всех этих случаях по-настоящему действенным или даже единственным является то, что я бы назвал ритуалом разрушения.

Здесь мы снова сталкиваемся с чисто символической церемонией. Устранение зла и изгнание чар символизируется уничтожением фрукта или овоща, луковицы, финика, соцветия пальмы, горсти зерна, овечьей или козьей шерсти. Эти предметы раздробляются, измельчаются, толкутся и наконец сжигаются, что и завершает разрушение. «И зло, которое терзает тело больного, каково бы ни было проклятие его отца, проклятие его матери, проклятие его старшего брата, проклятие шаггашту (демон чумы), которого никто не знает, волшебство будет устранено, как кожура с лука, разрезано как финик, сорвано как соцветие»². Заклинание, читаемое в ходе ритуала разрушения, прекрасно показывает символическую связь, которая соединяет чары с уничтожаемым предметом. Вот одно из особенно поучительных:

«Заклинание. Мои руки наполнены зернами упунту; мои руки наполнены жаром, лихорадкой, ознобом, мои руки наполнены проклятиями, сглазами; мои руки наполнены мучениями, страданиями, мои руки наполнены болезнью, болью, грехами, проступками, преступлениями, пороками; мои руки наполнены физическими и нравственными страданиями; мои руки наполнены чарами, приворотными зельями, колдовством, порчами. Подобно тому, как эти зерна упунту сжигаются огнем, как сеятель не посеет их в поле, как они не прозябнут в бороздках и каналах, как они не врастут своими корнями в землю, как из них не поднимется никакой стебель, как они не увидят солнца, — так пусть их порча⁴ не произрастет в моем сердце, их корень не внедрится в мой позвоночник, их стебель не пронзит мою грудь! Пусть проклятие, порча, мучение, страдание, болезнь, боль, грех, проступок, преступление, порок, болезнь, которые таятся в моем сердце, в моей плоти, в моих членах, сгорят, подобно этим семенам! В этот день да поглотит их пламенеющий Гирра, и да снимет он порчу, и да живу я!»⁵ Далее, даже с чрезмерной детализацией, подчеркивается, что эта луковица больше не будет расти и не окажется на столе ни у бога, ни у царя, что цветы  этого  соцветия  больше  не расцветут на пальме, что эта шерсть больше не послужит для изготовления одежды ни для бога, ни для царя⁶.

Остается сделать еще один шаг — уничтожить, в свою очередь, огонь, который поглотил предметы, символизирующие чары, то есть погасить его. Таким образом, исчезнут всякие следы колдовства. Выполнение этого ритуала подчиняется своим требованиям.

«Я, великий жрец, я зажигаю огонь, я зажигаю переносную печь, я источаю избавление, я священный жрец Эа, посланец Мардука. Переносную печь, которую я зажег, я гашу; огонь, который я разжег, я тушу; зерно, которое я высыпал в огонь, я размельчаю. Так же как я погасил огонь, который я зажег, как потушил огонь, который я разжег, как я размельчил зерно, которое я рассыпал, пусть Сирис, который освобождает богов и людей, распутает узел, который он завязал. Да откроется для N, сына N, закрытое сердце его бога и богини; да будут изглажены его прегрешения, да будут они отпущены ему, да будут они ему прощены»⁷.

Колдовство, которое требуется уничтожить, может символизироваться животным; смерть одного повлечет за собой уничтожение другого. В одном из наших текстов содержатся некоторые, очень краткие, сведения об этом ритуале. Сначала царь очищается; затем, по выходе из «дома омовений», он берет лук, сделанный чистыми руками, подаренный Нинигиламгой, великим плотником Any, и перед лицом солнца убивает газель, олицетворяющую его грех; злой утукку и злой алу уничтожаются одним ударом⁸.

Желая одолеть зло, проистекающее из мамит, маг должен прибегнуть к произвольной и условной символике, которая отождествляет чары с неким предметом. Когда зло относится за счет колдуна или демона, символика ритуала разрушения определяется естественным образом. Источником страдания является вовсе не провинность или ошибка, абстракция, ускользающая от всякого материального воспроизведения, — его автором является мужчина или женщина из плоти и крови, демон, тело которого обладает как антропоморфными, так и зооморфными чертами; их изображение, имеющее достаточно много типичных черт, сделать достаточно легко. Значит, символ готов: это будет образное представление, статуэтка демона, колдуна или ведьмы, и ритуал разрушения примет особую форму, которая называется порчей. Надо заметить, что для колдовства и контрколдовства этот обряд является общим: последнее в этом случае выступает в качестве точного противовеса первого. Колдун, на которого человек наводит порчу, ранее навел порчу на него самого; он изготовил изображение лица, на которое желал навлечь последствия своих чар: «Они сделали изображение, похожее на мое изображение, они скопировали мою внешность»⁹. Сейчас мы увидим пример порчи, применяемой против демоницы ламашту. В серии Маклу содержится заклинание, которое произносили, сжигая изображения демонов: «Я поднимаю факел, я сжигаю изображение утукку, шеду, рабицу, этемму, ламашту, лабацу, аххазу, лилу, лилит, ардат лили»^]0. Порча, тайно практикуемая колдунами, против врага применялась публично. Фрагмент одного ритуала, к сожалению, очень неполный, начинается так: «Когда враг против царя и его страны... царь должен встать на правом фланге своего войска». Затем, после принесения жертвы, к которой мы еще должны будем вернуться: «Ты сделаешь из сала изображение врага, при помощи улинну ты повернешь лицо его назад»¹¹. Я уверен, однако в данном случае это простое предположение, что, заставляя таким образом врага показать спину, символизировали и одновременно провоцировали, так как это одно и то же, его поражение и бегство. Наконец, изображение врага, по-видимому, уничтожалось водой или огнем. В любом случае это было обычным завершением манипуляций, связанных с порчей. Колдуны сжигали¹², топили¹³, закапывали, замуровывали¹⁴ изображения тех, кого хотели погубить. Их жертвы наносили ответный удар, подвергая их изображения множеству казней, которые, как считалось, лишали их возможности наносить вред. «Я разделяю на куски твою силу», говорит одно заклинание; и эта мысль получает развитие в следующих словах: «Я вырываю твой язык, я наполняю твои глаза ветром, я рассекаю твои бока»¹⁵. Или же еще: «Колдунья, я взял твой рот, я взял твой язык, я взял твои зоркие глаза, я взял твои проворные ноги, я взял твои гибкие колени, я взял твои могучие руки, я заломил тебе руки за спину»¹⁶. Связать члены ведьмы уже означало сделать ее бессильной: «Я связал твое тело, связал твои члены, сковал твою особу»¹⁷. Наконец, изображение сжигалось: «Изображения семи и семи колдуний я предал Гирре»¹⁸. Гирра, как и Гибил ^а,( Гибил — неверное чтение имени Гирра.) это бог огня, «который сжигает, поглощает, сковывает, укрощает ведьм»¹⁹. Сожжение иногда происходило на берегах Нару ^а20. (^а Пару по-аккадски букв. «река». В заклинаниях также священная река и бог священной реки (с детерминативом божества).)Похоже также, что иногда изображения помещались на небольшую лодку, которая затапливалась на середине потока. Одно заклинание, к сожалению неполное, гласит: «Син заставил сделать мое судно: между своими рогами²¹ оно несет освобождение; внутри живут колдун и ведьма, внутри живут тот, что наводит порчу, и та, что наводит порчу; внутри живут заклинатель и заклинательница»²². Возможно, это служило «ответным ударом» на порчу посредством «поднявшихся вод реки», в которой обвиняли колдуний²³, и, наводя которую, они, несомненно, топили изображение человека, которому желали смерти. Равным образом можно было поразить изображение оружием; в наших заклинаниях мы читаем в двух припевах: «Ты поразишь мечом изображение ламашту, в боковой поверхности стены похоронишь его, в ограде закроешь его»²⁴.

Изображения, предназначенные для ритуала порчи, изготавливались из различных материалов. Обычно выбирались вещества, которые легко обрабатываются и уничтожаются, подобно глине, битуму, салу или меду; реже использовалось дерево или даже медь²⁵. Иногда при изготовлении изображения использовалось несколько материалов; мы находим глиняные фигурки, обмазанные салом²⁶; или сделанные из битума и покрытые гипсом²⁷. Иногда какая-то определенная часть тела должна была изготавливаться из особого материала. Для заклинания «Ведьма, которая идет по улицам» следовало сделать изображение из глины, нанести сало на сердце, а на поясницу поместить кедр²⁸. Для заклинания «После того, как Нину рта воззвал к богу Алале на горе» делалось изображение из глины, и на сердце сверху помещался осколок горной породы²⁹. Как видно из этих описаний, рекомендации, собранные на восьмой табличке Маклу, не доверяют выбор материала вдохновению экзорциста или жертвы колдовства. Доходит даже до того, что обозначается происхождение материала: в одном случае изображение должно быть выполнено из битума с берегов Нару³⁰, а в другом — из меди из страны Нару³¹. Было бы чрезвычайно важно выяснить причины, которые определяли выбор в каждом случае, но до сих пор никто не смог вывести нас на правильный путь.

 

Глава VII

 

РИТУАЛЫ ЗАМЕЩЕНИЯ

 

Сходства между изображением и его моделью или даже простой условности, связывающей волшебство с каким-либо объектом, часто бывает достаточно для того, чтобы уничтожение замещающего предмета, схожего по внешним признакам, влекло за собой истребление чар. Однако в ряде случаев подобное замещение возможно только после обряда, переносящего результаты колдовства, от которого требуется избавить человека, на объект или изображение. Самый простой и естественный из этих ритуалов — это омовение, которое, так, как мы уже говорили выше, само по себе не всегда является законченным обрядом разрушения, но первым этапом освобождения от чар. При контакте с жертвой колдовства вода «заряжается» чарами, которые оскверняют жертву. Чтобы окончательно устранить опасность, закрепив колдовство на новом объекте, на него выливается вода, использованная при омовении. Тогда пациент будет освобожден посредством двойной процедуры замещения. Так, например, мы видим, что ритуал из серии Маклу предписывает жертве колдовства омыть руки над изображением ведьмы¹ или даже сделать изображение колдуна и колдуньи в сосуде для омовения². Если автор колдовства неизвестен или это какой-то демон, вода, использованная при омовении, выливается на перекрестке³, и чары вместе с водой будут поглощены землей, если только не падут на кого-нибудь неосторожного, который наступит на это место⁴.

Как известно, узлы в ходу у всех видов магии, и символика, лежащая в основе их использования, легка для понимания. Узел очень точно изображает невозможность двигаться и действовать. Поэтому он используется как в колдовстве, так и в обрядах экзорцизма. В качестве колдовского средства он действует на жертву, чтобы обречь ее на бессилие и лишить возможности пользоваться тем или иным из ее членов, той или иной из ее способностей. В качестве орудия контрколдовства он воздействует на демона с тем, чтобы его парализовать, или на болезнь, останавливая ее развитие или предотвращая ее возникновение. Следовательно, это обоюдоострое оружие, которое поочередно используется колдунами и экзорцистами. Узлы часто представляются в качестве причины зла, от которого страдает пациент⁵, и слова «разорвать узел» означают то же, что «уничтожить чары»⁶, однако мы также очень часто видим, что узлы прописываются в качестве лекарства против болезней головы или глаз. «Яркие нити из красной шерсти..., против амуррикану его глаз, справа привяжи их»⁷. Для изготовления таких обвязок⁸ особенно рекомендовалась шерсть молодых коз, которые еще не приносили приплода, часто они бывали пестрыми⁹. Кроме того, таким же образом использовалось кольцо или перстень, который, некогда простое украшение, без сомнения, становился амулетом, сравнимым с узлом по своим символическим свойствам. «Перстень, сверкающий камень, который из его страны был привезен, против кукану его ока, на его левую руку помести его»¹⁰. Блестящее кольцо бросали, вместе с некоторыми растениями, в воду, предназначенную для определенных омовений¹¹.

Использование узлов, подобное тому, которое мы только что описали, не является ритуалом замещения, но, собственно, отсрочивающим или превентивным обрядом. С логической точки зрения, он мог иметь действие, только пока узел оставался целым, а голова или больная часть тела была обвязана. Представляется, что ассирийцы добились большей результативности применения узлов и ждали от них не только простой отсрочки, но и полного исцеления. Они воображали, что посредством более или менее продолжительного контакта с больной частью тела обвязка пропитывается злом и уносит его с собой, уничтожение этой нити, разрезанной и брошенной на перекрестке, с гарантией приводит к выздоровлению больного: «Обвяжи его голову... вечером разрежь [обвязку], брось ее на распутье, и пусть его головная боль будет снята»¹². Заклинание из серии Шурпу проливает свет на это верование:

«Заклинание. К ие[родулам] он¹³ направил свой шаг, Иштар отдала приказания своим иеродулам, она приставила к веретену¹⁴ искусную женщину; из белой шерсти и черной шерсти она при помощи веретена спряла двойную нить, великолепную нить, великую нить, пеструю нить, нить, которая развеивает чары, против злых замыслов и чар людских, против проклятий богов, нить, которая рассеивает чары. Он обвязал голову этого человека, его руки, его ноги, Мардук, августейший сын Эреду. С его чистых рук он ее сорвал. Нить заклятия¹⁵, пусть он отнесет ее в пустыню, в чистое место¹⁶; пусть гибельное заклятие держится в стороне, пусть этот человек будет чист, пусть будет сияющим; пусть он вернется в дарующие благо руки своего бога»¹⁷.

Вместо того чтобы переводить зло или грех на обвязку, его можно перенести на изображение, но уже не посредством воды, которая использовалась при омовении, а через контакт с больным. Так, например, прежде чем проткнуть кинжалом и, как мы говорили выше, закопать в землю изображение ламашту, его помещали на голову больному¹⁸. Пациент мог быть подменен своим изображением¹⁹; демон, введенный в заблуждение сходством, должен был оставить тело одержимого. Случалось, что для того, чтобы обеспечить более успешную подмену, больной должен был лечь на свое собственное изображение, нарисованное на земле, и чары, таким образом, переходили из человека на изображение. Наконец, точно таким же образом исцелению или очищению человека способствуют животные. Всему миру известен еврейский ритуал козла отпущения: «И возложит Аарон обе руки свои на голову живого козла, и исповедует над ним все беззакония сынов Израилевых и все преступления их и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню»²⁰. Г-н Принс считал, что следует опознать прототип этого ритуала²¹ в тексте, который у нас значится как Исц. № 19, однако я не могу увидеть в нем ничего похожего. Определенно, в нем говорится о козлах или животных этого вида, хотя слова mas₂-hul-dub₂ не имели этого смысла^а22,( ^а Принс все-таки прав: шумер. mas₂-hul-dub₂ буквально значит «козел побивания зла». Ритуал этот известен по клинописным текстам еще очень недостаточно. Ясно только, что экзорцист изгонял черного козла из священной черты города специальным жезлом.) однако речь здесь вовсе не идет о перемещении грехов или болезней путем возложения рук или любого другого контакта, и мы не можем утверждать, что каменный баран, убиваемый царем, был чем-то иным помимо символа, вроде лука или козьей шерсти, о которых мы говорили в главе, посвященной ритуалам разрушения. Нет оснований и для сопоставления книги Левит с нашим текстом Исц. № 10. Лепорман²³, введенный в заблуждение ошибочным переводом слова unsu и желанием, которое помутило разум стольких ассириологов, обнаружить в ассирийских текстах всю Библию, сначала видел в этом отрывке намек на жертвоприношение первенца. Впоследствии было признано,что urlsu означает просто барана^а. (^а Аккадское «urisu» означает «козленок») Г-н Принс заключил, что речь шла о наложении частей тела барана на члены человека. К несчастью, nadanu означает не «класть на», а «давать», а слово парistи, которое означает жизнь, полностью противоречит столь же буквальной интерпретации этого отрывка. В действительности речь идет о простом жертвоприношении барана. Единственным текстом, в котором содержится отчетливое упоминание о замещении посредством контакта, является следующий: «Положи около больного белого барана Таммуза; вырви его сердце, положи его в руку этого человека»²⁴.

Одного этого отрывка было бы достаточно, чтобы показать, что в магических ритуалах перемещения ассирийцы использовали животных так же, как нити и изображения. Текст, опубликованный Крэйгом²⁵, предоставляет нам еще один пример переноса чар на животное, причем в смысле, которым, как мне кажется, полностью пренебрег г-н Мартен²⁶. Ритуал предписывает убить свинью и заключить (takamme) в ее тело чары, которыми отягчен человек. К сожалению, этот текст, в том состоянии, в каком он до нас дошел, не дает нам достаточно четкого представления о способе, посредством которого совершался перенос, так как мы не видим, в какой форме чары попадали в тело свиньи. Выбор животного напоминает о том, каким любопытным образом освободил одержимого Иисус: «И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, выйдя, вошли в свиней»²⁷.

 

Глава VIII

 

МАГИЧЕСКАЯ ФАРМАКОПЕЯ

 

Ритуалы разрушения применялись главным образом против рока и колдунов. Против болезней, какова бы ни была их причина, одержимость, порча или мамит, очень часто использовались магические лекарства. Впрочем, это правило не было абсолютным: фармацевтические обряды редко употребляются самостоятельно и не ограничиваются случаем болезни.

Факт использования при лечении болезни веществ животного, растительного и минерального происхождения, проглатываемых пациентом или применяемых в виде мазей, припарок или примочек на определенные части тела, сегодня представляется абсолютно чуждым магии, и, конечно, употребление мышьяка против лихорадки как научный метод лечения. Нам известно, что это один из ядов, которые оказывают воздействие на всех существ живой природы и «паразитицидная» сила которых неоспорима; и, поскольку, с другой стороны, мы знаем, что лихорадка является паразитарной болезнью, мы не видим ничего магического в эффективности мышьяка против лихорадки. Однако человеческий разум не одним махом и не напрямик пришел к пониманию подобных вещей. Даже прежде, чем дойти до эмпиризма, который, если и не выводил терапевтический эффект медикамента из его химических свойств логическим путем, но, тем не менее, уже имел научное основание, констатацию неизменных результатов, человек долгие столетия нащупывал путь вслепую. Или, скорее, он медленно и с огромными усилиями выбрался из-под спуда предвзятых мнений и скороспелых теорий, которые в течение долгого времени освобождали его от сомнений и отвращали его от наблюдения. Он начал с того, что приписал различным веществам качества, подсказанные ему некоторыми особенностями их строения и цвета, или просто их названием, иногда искаженным или утратившим свое истинное значение благодаря одной из бессмыслиц, столь частых в народной этимологии.

Мы знаем, что вера в симпатическую фармацию, в существование связи между формой растений и их действием, одним словом, в «сигнатуры», была воспринята всем средневековьем и что народные суеверия все еще полны ею. «Echium vulgare, — говорит Литтре,— будучи покрыт пятнами как гадюка (vipere), назывался ужом (viperine) и рекомендовался в качестве средства от укусов этого животного». Даже в настоящее время морковь обязана своей незаконной репутацией лекарства от желтухи и непроходимости желчных протоков печени лишь красновато-желтому пигменту, который ее окрашивает. Таким образом, в истоках медицины также обнаруживается символика, основа всякой магии, а фармация, в начале своего существования, совпадает с последней.

В какой мере вавилонская фармация очистилась от первоначальной детской символики, чтобы достичь эмпиризма? Это очень сложно установить. Возможно, что трава зачатия, трава родов, трава любви, о которых идет речь во фрагменте, процитированном Деличем¹, были обязаны своей чудесной репутацией лишь сопоставлению того же рода: подразумевается, что способность увеличивать плодовитость могла приписываться растениям, вроде граната или мака, благодаря большому количеству содержащихся в их плоде зерен. Происхождение этой репутации также может объясняться простым каламбуром на основе исходного названия растения и слов еru, aladu, rати, которые означают зачинать, рождать, любить. Трава молодости, которой собирался воспользоваться Гильгамеш, когда ее у него похитила змея, называлась «старик снова стал молодым»².

Чтобы с полной уверенностью решить, какую роль в рецептах ассирийской магии следует отвести эмпиризму и символике, нам понадобилось бы знание ботанической и минералогической лексики, которого нам не хватает и, возможно, еще долго не будет хватать. В действительности мы без труда понимаем, что название растения или камня может ad nauseam (до отвращения) повторяться в заклинаниях без того, чтобы на сотый раз установить смысл было легче, чем в первый. Только одна лексикографическая табличка может вывести нас из затруднения. Ассирийцы оставили нам достаточно документов такого рода для того, чтобы можно было надеяться обнаружить подробные и методично составленные списки, которые позволят идентифицировать названия, до сих пор не поддающиеся усилиям филологов. Например, мы ограничиваемся переводом лишь нескольких названий очень распространенных деревьев, вроде кипариса, кедра, пальмы, и некоторых растений, таких как кунжут и мята. Значительное количество названий растений, как, например, lardu, mastakal, haltappan, приходится просто транскрибировать³; и для очень многих идеограмм, обозначающих растения, вроде AN. HUL. LA, GAM. GAM, NU. LUH. НА и др., мы игнорируем даже ассирийское произношение. Понятно, что в такой ситуации мы почти не можем взять на себя смелость критиковать рецепты ассирийской магии.

Тем не менее одно замечание напрашивается уже сейчас. Благодаря тому, что нам известно о современных магиях, мы привыкли искать в их рецептах самые необычайные и редкие вещества, составляющие неожиданные смеси. Это свойственно магии, которая не слишком чистосердечна и уверена в себе и которая стремится главным образом поразить и сбить с толку легковерное простодушие своих клиентов. Ничего подобного в ассирийской магии нет. В употреблении находятся самые обычные вещества, вроде вина и масла, соли⁴, фиников и кунжута, который жители Востока столь широко использовали и продолжают использовать в питании, маштакалъ, «которым полна земля»⁰, GIS. SE. SA. KU, «которым полон хлеб»⁶. Слюну, которой приписывалась способность как губить, так и исцелять⁷, никак нельзя считать малораспространенным веществом. Ассирийская магия никак не касалась необычного или сверхъестественного: ее рецепты были результатом суждений a priori, их логика считалась непререкаемой, а испытание доказывало их достоинство и бесспорную силу.

Вещества, применявшиеся ассирийской магией, не обязательно проглатывались больным, это происходило даже достаточно редко. Жертва колдовства жалуется, что колдуны заставили его есть и пить⁸ некие вещества, название которых, впрочем, утрачено. Однако в рецептах, которые входят в наши тексты, я почти не видел микстур или медикаментов для внутреннего употребления. После омовений, о которых мы уже говорили, идут мази и притирания, которые и играют самую значительную роль^a9. (^а Такие методы лечения — еще одно доказательство пренебрежения ко внутреннему, что характерно для месопотамской культуры.) Колдуны также пользовались ими, и одна из их жертв жалуется, что ее помазали «мазью из губительных трав»¹⁰.

Независимо от способа применения, лекарства считались действенными в силу символики, которую мы только что разъяснили выше. Те, которые на опыте оказывались по-настоящему эффективными, сначала, несомненно, избирались только на основании принципа симпатии. Лишь при этом условии их применение было истинно магическим. И магическим вдвойне, когда к их собственным свойствам добавлялась сила того ритуала, который нам еще остается изучить и который кое-кем расценивается как в высшей степени магический, а именно заклинания.

 

Глава IX

 

УСТНЫЕ РИТУАЛЫ:

ЗАКЛИНАНИЯ И ПРОКЛЯТИЯ

 

Изученные нами к настоящему моменту ритуалы сводятся к определенному числу действий и жестов, это ритуалы физические. Они редко применяются в изолированном виде. Чаще их сопровождают, предшествуют им или следуют за ними сакраментальные слова, которые считаются никак не менее необходимыми и не менее действенными. Эти речитативы образуют вербальные ритуалы, и заклинание в различных его формах является их инструментом.

Прежде всего необходимо, чтобы была четко обозначена цель магических действий, которые совершаются или готовятся совершиться. Ужасная сила готовится сорваться с цепи; нельзя допустить риска, что она, отклонившись от курса, поразит какую-то цель, отличную от намеченной магом. Значит, последняя будет указана тщательно и исчерпывающе. Одно заклинание почти целиком посвящено тому, чтобы точно описать ведьму:

«Заклинание. О ты, которая меня заколдовала, ты, которая заставила заколдовать меня, ты, которая меня испортила, ты, которая меня сразила, ты, которая заставила меня заточить, ты, которая меня удручила, ты, которая меня уничтожила, ты, которая навела на меня чары, ты, которая меня связала, ты, которая меня осквернила, ты, которая отвратила от меня моего бога и мою богиню, ты, которая отвратила от меня родителей, брата, сестру, друзей, близких, слуг»¹.

Другое описывает ее действия и ухватки таким образом:

«Преследовательница из преследовательниц, ведьма из ведьм, сеть которой брошена на улицах, глаза которой обращаются и достигают перекрестков, которая преследует мужчин города... которая гонится по пятам за женщинами города»².

Описания демонов и их злодеяний, перевод которых находится в конце этой книги³ и основные черты которых мы уже собрали выше, не имеют другой цели, кроме точного определения объекта экзорцизма и контрколдовства.

Может случиться, что, несмотря на предварительное расследование и применение гадания, этот объект остается неизвестным экзорцисту, или он желает исключить всякую вероятность ошибки, рассеяв все возможные чары одним махом. В такой ситуации в его заклинании будут перечисляться все разновидности того рода, с которым он, по его мнению, имеет дело. В этом причина существования длинных списков мамит, пример которых мы уже приводили и единственным стремлением которых была исчерпывающая полнота. Именно для того, чтобы не дать ускользнуть ни одному, в отрывке вроде следующего перечисляются все демоны:

«Будь то злой утукку, злой алу, злой этемму, злой улу, злой илу, злой рабицу, ламашту, лабацу, аххазу, лилу, лилит, ардат лили, «рука бога», «рука богини», изнеможение от лихорадки, Лугалурра, Лугалшулпаэа, Намтар, «тот, кто поднимает дурную голову», смерть, огонь, пламя, «ревущий», этемму семьи, этемму чужестранца, какое-то зло, какое бы оно ни было, бедствие, не имеющее названия, чума, убийца, наказание..., погибель, уничтожение...»⁴.

Уточняя цель операциональных ритуалов и обеспечивая их действенность, заклинание в то же время до некоторой степени подкрепляет их за счет устного выражения. Во многих случаях слова лишь повторяют действия. Именно таким образом магические тексты позволяют нам восстановить значительное число церемоний, даже помимо собственно ритуалов. «Я поднимаю факел, я поджигаю изображения»⁵, или же «Я сковываю вас, я вас связываю, я предаю вас Гирре, который сжигает, поглощает, сковывает, укрощает ведьм»⁶. Эти фразы являются для нас таким же ясным указанием, каким могут служить слова ритуала. Но, разумеется, никакого редакторского замысла, имевшего целью направлять экзорциста и тем более обеспечивать нас информацией, не существовало. Присоединяя к жесту слова, он думал увеличить свое могущество. Для примитивных и даже уже обладающих развитой цивилизацией народов слово всегда несет в себе нечто мистическое, человек был тем более склонен преувеличивать эту силу, чем меньше понимал ее механизм, и он не был далек от того, чтобы думать, что слова имеют цену действий. Слово представляет собой звуковое изображение вещи, которую выражает, речь идет о точном эквиваленте, это та самая вещь, и не иметь имени — значит, собственно, не существовать. Поэма о сотворении, чтобы подчеркнуть, что неба и земли не существовало, говорит, что они не были названы^a.( ^a Имеются в виду начальные строчки вавилонской поэмы «Когда вверху...» (Энума Элиш): «Когда вверху не назвали Небо, внизу именем не нарекли Землю...» (I, 1-2). Ее перевод см: Я открою тебе сокровенное слово. Литература Вавилонии и Ассирии. М., 1981. С. 32-50.) Имя и вещь образуют одно, узнать имя существа означает, до некоторой степени, овладеть им, стать его хозяином, так же как если бы кто-то завладел его телом или какой-то его частью, ногтями или волосами. Отсюда происходит озабоченность некоторых дикарей тем, чтобы скрыть свое имя, которую проявляли и ассирийцы, не желая раскрывать мистическое имя своего города. Отсюда же могущество, приписываемое названию определенных предметов наравне с ними самими: так, например, в Италии, где чеснок считается способным отгонять чары, достаточно, если его нет под рукой, произнести слово аглио⁷. Именно поэтому еще и сегодня избегают говорить о несчастливом событии. Назвать его значит произвести, вызвать его, и если кому-то приходится это сделать, он стремится тотчас же уничтожить эффект своих слов добрым пожеланием: Да отвратят боги данное предзнаменование! У всех народов существовали парафразы для обозначения демонов, поскольку назвать их означало призвать их к себе⁸.

Эта вера во всемогущество слова, определенно, является причиной введения в заклинания рассказов, вроде тех, какие мы читаем на 16-й табличке о злых утукку⁹.  Она повествует о том, как семь демонов дерзнули напасть на Сина, луну, и как в конце концов они оказались побеждены, после того как в первой атаке отбросили Шамаша и Адада, поспешивших на помощь Сину. Как было сказано, этот миф, прозрачный символ лунного затмения и победы света над духами тьмы, был включен сюда вовсе не в надежде, что демоны, исполнившись стыда при воспоминании о своем поражении, убегут и оставят одержимого в покое. Эти существа не слишком стыдливы. Я бы увидел здесь, скорее, устный эквивалент ритуалам разрушения, о которых я говорил выше. Воинственные танцы индейцев, помимо того, что они симулируют разгром врага, являются для них верным средством достижения победы, а драматическое представление беспорядочного бегства и уничтожения семи злобных духов, безусловно, расценивалось как непогрешимый способ освобождения бесноватого. Вместо того чтобы изображаться мимикой, ритуал мог передаваться словами и от этого быть не менее эффективным: в устной или физической форме, символика всегда неотразима¹⁰.

Поскольку сила слова такова, что словесное выражение явления оказывается равноценным самому явлению, есть более веская причина для того, чтобы соответствующим образом сформулированный приказ не мог остаться втуне. Демон, от которого требуется покинуть тело одержимого, уже не может мучить его дальше, и добрый гений, приглашаемый занять свое место, не может отказаться. Отсюда эта формула, которой часто завершаются заклинания: «Злой рабицу пусть уйдет, пусть он держится в стороне; пусть в его теле пребывают добрый шеду, добрый ламассу»¹¹. Этемму подчиняется голосу того, кто призывает его против колдуний¹². Так же и чары, о которых говорится «уничтожены»¹³, уничтожаются на самом деле. «Пусть этот человек очистится»¹⁴, и он немедленно становится чист. «Пусть злой язык пребывает в отдалении»¹⁵, и его слова тут же теряют всяческую силу. Колдуны, если сказать им: «Не переправляйся через Тигр и Евфрат, не переходи через ирригационные канавы и каналы, не проходи через стены и ограды, не выходи через входы и выходы¹⁶ оказываются не в состоянии ни покинуть свои логова, ни проникнуть в дома. Если же вы никак их не отвратили заранее и оставили им время произвести свои колдовские действия, то вам достаточно сказать им, например: «Уходите, уходите; убирайтесь, убирайтесь; прячьтесь, прячьтесь; убегайте, убегайте; повернитесь вспять, ступайте, уходите, убирайтесь; пусть ваше колдовство улетит на небо как дым; уходите из моего тела; убирайтесь из моего тела; спрячьтесь вдали от моего тела; бегите из моего тела; поверните прочь от моего тела; не возвращайтесь в мое тело; не приближайтесь к моему телу; близко к моему телу не подходите; не угнетайте мое тело»¹⁷. Эти многочисленные повторы, которые, конечно же, не имеют ничего общего с литературными, прекрасно показывают, какой эффект ожидается от произносимых слов,— они воспроизводились с целью увеличить действенность, поскольку полагали, что эти слова обладали собственной силой. Очевидно, что фразы вроде такой: «Не убивай меня, не уничтожай меня, не топчи меня ногами»¹⁸, или: «Пусть ваше колдовство, ваша порча не приближается ко мне»¹⁹, или еще: «Пусть твое заклинание не приближается ко мне, пусть твои слова не нападают на меня»²⁰, не являются ни простыми пожеланиями, ни молитвами, обращенными к колдунам; это категорические запреты, которые никто не может нарушить. Экзорцизм не менее полезен против мамит или их последствий: «Пусть больной живет, пусть парализованный ходит, пусть закованный освободится, путь заключенный будет свободен, пусть пленник увидит свет. Тот, кто в немилости у своего бога и своей богини, пусть с этого дня обретет их милость; пусть закрытое сердце бога и богини N, сына N, будет открыто для него. Пусть его прегрешения будут омыты; пусть с этого дня он будет избавлен, освобожден. Пусть табличка с его грехами, с его проступками, с его пороками, с его мамит, пусть болезни, вызванные мамит, будут брошены в воду. Пусть его грехи будут изглажены, его проступки сняты; пусть его чары растворятся, болезни излечатся. Пусть нужда, печаль, тоска, болезнь, стоны и жалобы, дни без отдыха, несчастье, печаль, скорбь с этого дня будут изгнаны из тела N, сына N»²¹.

Тот факт, что посредством заклинания экзорцист стремится оказывать на неодушевленные предметы точно такое же влияние, как и на духов, прекрасно доказывает, что эти слова призваны вовсе не умолять или запугивать, но обладают действием, до некоторой степени механическим. С их помощью он стремится вынудить стихии содействовать достижению его цели: «Пусть вас накроет гора, говорит он колдунам, пусть гора станет для вас препятствием, пусть гора вас задержит, пусть гора вас уничтожит, пусть гора заставит вас отступить, пусть гора вам мешает, пусть гора вас раздавит, пусть гора вас поглотит, пусть могучая гора упадет на вас»²². Или же: «Против волшебницы и ведьмы пусть возмутятся улица и дорога, пусть возмутятся дом и жилище»²³. Одно заклинание взывает о помощи в борьбе с болезнью к морю, рекам и горам: «Головная боль, боль рта, боль сердца, горячка, глазная боль, пусть море... волна, поток, вода Тигра, вода Евфрата, черные горы, белые горы, крутые горы заставят их повернуться вспять»²⁴.

Помимо того, что слова, добавляемые к операциональным ритуалам, увеличивают их действенность, они могут подкреплять их результат, делая его более надежным, или «заверять» его, до некоторой степени фиксируя его и придавая ему окончательный характер. Такова, по моему мнению, цель слов, подобных этим: «Его узел развязан, его колдовство уничтожено, все его слова наполнили собой пустыню»²⁵. Или же: «Все волшебство, чары моих колдуний развеяны, растворены, более не существуют»²⁶. Или еще: «Водой смерти я покорил ваше сердце, я уничтожил вашу печень, я исторг стоны из вашего сердца, я помутил ваш рассудок, я разрушил ваши наветы, я сжег ваши чары, я уничтожил замыслы вашего сердца»²⁷.

Заклинания могут действовать напрямую. Это тот случай, когда они просто читаются над той или иной частью тела, как, например, в ритуале, который предписывает произнести заклинания над правой и левой рукой, грудью и сердцем, правой и левой ногой²⁸. Однако бывает и так, что они действуют лишь косвенным образом, через посредство очистительной воды или мази, над которыми они читаются²⁹, и дополняют их свойства своими.

Наконец, следует отметить, что слова служили как колдовству, так и контрколдовству, и что у колдунов, как и у экзорцистов, были свои заклинания: «Пагубно заклинание ведьмы», говорит один текст из серии Маклу³⁰. И еще: «Пусть твое заклинание не приблизится ко мне, пусть твои слова не достигнут меня»³¹. «Заставить слова вернуться в рот» ведьмы значит то же самое, что «уничтожить ее чары»³², и чтобы обречь ее на бессилие, можно сказать: «Пусть твой пагубный рот наполнится землей, пусть твой язык свяжут веревки»³³. Вера в роковую силу слова была такова, что страшных утукку называли «злыми словами, которые преследуют человека по пятам»³⁴.

Обычно заклинания следовали порядку, который мы приняли в этом исследовании: сначала описание и определение демонов и болезней, которые предполагается изгнать, а затем экзорцизм. Магические рецепты и ритуалы, когда они указываются, находятся в особой секции таблички и отделяются от заклинания чертой. Таково, по крайней мере, то, что можно назвать классическим образцом магического текста. Однако сочинение этого жанра допускает множество вариаций. Есть заклинания, представляющие собой один длинный экзорцизм; другие, напротив, полностью посвящены описанию повреждений, вызванных болезнью. Некоторые больше напоминают рецепт, чем заклинание, повествуют об изготовлении лекарств, амулетов или магических узлов или же, как мы видели, вербально воспроизводят все фазы магической церемонии. Магический рецепт, изобретение которого приписывается Эа, иногда вводится в драматической форме после изложения разрушений, причиненных болезнью. Мы имеем возможность³⁵ процитировать один из этих текстов, где рассказывается о вмешательстве Эа. Наконец, некоторые заклинания представляют собой не что иное, как победную песнь, прославляющую освобождение одержимого, и трудно поверить, что им не предшествовали никакие другие магические формулы. На самом деле нам известно, что одна церемония может предполагать чтение огромного количества текстов³⁶. К несчастью, мы не располагаем заклинаниями, применение которых предписывается нашими ритуалами, однако есть все основания полагать, что, если бы мы смогли расставить их по местам, они бы предстали в том самом логическом порядке, которому мы следовали, говоря о заклинаниях вообще,— описание беды и определение ее причин, иногда рассказ об откровении Эа и, наконец, экзорцизм и констатация успеха.

Такая тщательная и четкая композиция может удивить тех, кто привык к той бессвязной и неясной форме, которую заклинание охотно принимает в некоторых магических традициях. Лично я считаю это доказательством в пользу оригинальности и большой древности шумеро-халдейской магии. Магия средневековой Европы, образованная из разнородных элементов всех традиций, естественно, располагала большим количеством формул и магических слов, которые были искажены в результате неоднократных переходов и полностью утратили смысл. Тяга людей к мистике могла побудить шарлатанов к составлению по этому образцу заклинаний, полных невразумительных слов и фраз³⁷. Однако мы не считаем, что и поначалу все происходило таким же образом. Во всяком случае, в ассирийских заклинаниях нам не встречается ничего подобного. Они написаны так же четко, как и разумно скомпонованы, и трудности в их понимании, которые мы иногда испытываем, можно отнести только за счет недостаточности нашего знания этого языка. Слог даже не лишен некоторого вдохновения, и я уверен, что всякий оценит поэтическое очарование некоторых выражений в тексте вроде этого:

«Заклинание. Это вас я призываю, божества ночи, и с вами я призываю ночь, невесту, окутанную покрывалом, я призываю вечер, полночь и утро. Из-за того, что ведьма заколдовала меня и волшебница зачаровала меня, мой бог и моя богиня кричат на меня. Для того, кто меня видит, я подобен больному; я остаюсь на ногах, не ложась ни днем, ни ночью. Они наполнили мой рот ку, они закрыли мой рот упунту. Они убавили воды в моем питье. Мое веселье обернулось стонами, моя радость сменилась печалью. Восстаньте, великие боги, выслушайте мою жалобу, воздайте мне по справедливости, узнайте мои дела. Я сделал изображение моего колдуна и моей колдуньи, моего волшебника и моей волшебницы. Я положил мою жалобу к вашим ногам, и я требую справедливости. Они сотворили зло и привержены к нечистым вещам, так пусть они умрут и пусть я живу! Пусть их магия, их колдовство, их чары растворятся, пусть тамариск, почка которого распустилась, сделает меня сияющим, пусть ... меня освободит, пусть враждебные слова улетят по ветру. Пусть маштакалъ, которым покрыта земля, очистит меня, пусть гишшешаку, которым полнится жатва, освободит меня. Перед вами я заблистаю, как канкал, я буду сверкающим и чистым, какларду. Заклинание ведьмы пагубно. Пусть ее слова вернутся в ее рот, пусть будет отрезан ее язык, пусть божества ночи истребят ее за колдовство. Пусть три стражи ночи рассеют ее чары. Пусть ее рот будет из сала, а язык из соли. Пусть злые слова, которые она произнесла против меня, растают

как сало, пусть чары, которые она на меня навела, растворятся как соль. Ее узел развязан, ее чары рассеяны; по приказу богов ночи все ее слова наполняют собой пустыню»³⁸.

Заклинание, которое не ограничивается изгнанием зла, но призывает всевозможные бедствия на того, кто его причинил или причинит в будущем, представляет собой собственно проклятие. Клинописные документы сохранили их для нас в огромном количестве. Мы изучим их, говоря об амулетах, поскольку почти все проклятия написаны именно на них.

 

Глава X

 

ПРЕВЕНТИВНЫЕ РИТУАЛЫ.

АМУЛЕТЫ И ТАЛИСМАНЫ

 

Лучше попытаться предотвратить, чем бороться. Эта мудрая рекомендация, которая в приложении к медицине породила гигиену, также может рассматриваться в качестве принципа значительного числа магических ритуалов. Не желая ждать, пока влияние демонов претворится в какую-нибудь болезнь или пока ведьма наведет на них свои чары, ассирийцы искали защиту от любого злого воздействия в определенных обрядах, которые нам еще остается изучить. Но не должны ли они были стремиться предотвратить новое нападение злых сил по более веской причине, если некогда уже пострадали от них и, одержав над ними победу, тем не менее предполагали, что те, естественно, полны решимости возобновить борьбу и отомстить за свое поражение.

Ритуалы, изгнавшие демонов или уничтожившие ведьм и их чары, равным образом могли бы удерживать их на расстоянии. Однако невозможно же было непрерывно совершать ритуалы вокруг нуждавшихся в защите лиц или предметов. Соответственно, существовала необходимость обеспечить их постоянное и до некоторой степени автоматическое воспроизведение или заместить ритуал, его охранительное или же иное воздействие, посредством какого-то нового предмета, дабы не оказаться застигнутым врасплох. Именно эта двойная помощь ожидается от амулетов, носимых на какой-либо части тела, подвешиваемых на дверях или помещаемых при входе в дом. Как мы увидим, использование амулетов имеет отношение то к операциональным, то к устным ритуалам, а порой и к тем и к другим вместе.

Самый простой способ обеспечить непрерывное воспроизведение текста заклинания — это переписать его и тем самым продлить его воздействие до бесконечности. Для примитивного разума письменность — это не просто совокупность условных знаков, представляющих ценность лишь ввиду их интерпретации, она обладает теми же свойствами, что и слова или вещи, которые она символизирует. Так, например, съедение взятого из священных книг обрывка бумаги, покрытого несколькими письменными строчками, у многих народов считается надежным лекарством, и некоторым путешественникам случалось видеть, что к их рецепту относились как к колдовству и не выполняли, а проглатывали. Мы не знаем, придерживались ли ассирийцы подобных практик, но у нас есть доказательство того, что покрытые текстом заклинания глиняные таблички прикреплялись к дверям домов для того, чтобы держать злые чары в удалении. «На дверь и засов... положено заклинание Сириса и Нингишзида», гласит седьмая табличка¹ серии Маклу. До нас дошло два экземпляра глиняных табличек, предназначенных для такого употребления, в настоящее время они хранятся в Британском Музее. Вот вкратце их описание согласно г-ну Кингу, который их опубликовал². Как и большинство табличек, они имеют прямоугольную форму, однако одна из меньших сторон снабжена выступом, образующим хвостик, и в ней просверлено отверстие, предназначенное, очевидно, для шнура, при помощи которого их можно было бы подвесить. Размеры этих табличек — большая имеет больше пятнадцати сантиметров в длину — и их хрупкость позволяют установить, что их не носили не шее или запястье. Слова: «ina biti asar tuppu sasu saknu», то есть: «в доме, где будет помещена эта табличка...», решительным образом показывают, для какого применения предназначались эти таблички: они подвешивались на двери или где-то в доме. На выступах обеих табличек и на оставшемся неисписанным пространстве внизу большей из них нарисованы прямоугольники с диагоналями. Пока значение этих фигур, по

всей видимости, магических, от нас полностью ускользает. На одном из них мы читаем: 

 

и на обороте: «...Пусть поселятся в этом доме благой бог⁴ и бог света⁵». Значит, назначение этих амулетов установлено. Теперь посмотрим, чему они были обязаны магической силой, которая им приписывалась. Очевидно, это текст, который они несут и который представляет собой нечто иное, как окончание легенды об Эрре, боге чумы. Мы располагаем лишь фрагментами этой легенды, но нам известно, что, между прочим, в ней рассказывается о бедствиях, которые обрушил на жителей Вавилона и Урука гнев Эрры, и опустошениях, произведенных его помощником Ишумом в горах Хихи и Хашур и городе Инмармару^а. (^а Вавилонский текст, известный под названием «Эпос об Эрре». Его перевод см.: Я открою тебе сокровенное слово... С. 98-121.) Последние строки повествования, которые тщательно сберегли для нас наши амулеты, изображают этого бога умиротворенным, заключающим с человечеством нечто вроде соглашения и обещающим щадить тех, кто совершает его восхваление.

 

Тот, кто прославит мое имя, воцарится над миром.

Тот, кто возвестит славу моего могущества,

не будет иметь соперников.

Певец, который воспоет мои дела, не умрет от чумы;

его слова будут приятны для царей и великих.

Писец, который сохранит память о них, избегнет врага.

В храме, где люди провозгласят мое имя,

я раскрою их уши⁶.

Дома, где будет эта табличка,

даже если будет свирепствовать война,

если семеро будут творить свои опустошения,

не коснутся ни меч, ни чума,

он будет жить в безопасности.      

Пусть эта песнь длится всегда и живет вечно;

Пусть все страны знают и возвещают мое могущество,

Пусть жители всех жилищ научатся славить мое имя!

 

Статуэтка и бронзовая пластинка, о которых мы уже говорили выше⁷, также предназначались для подвешивания где-либо в качестве амулета, так как демон несет над головой кольцо, а на двух углах верхней стороны пластинки имеются крючки двух видов, выдающиеся наружу и выполненные из той же самой массы металла. Мессершмидт весьма своевременно привлек внимание ассириологов к двум предметам подобного типа, один из которых был опубликован Лэйардом⁸, а другой — Сэйсом⁹, но которые оказались несколько забытыми¹⁰. Имеющееся на них рельефное изображение, менее полное, чем на экземпляре, опубликованном г-ном Клермон-Ганно, по счастью, проясняется надписью. Копия Лэйарда настолько плоха, что из нее ничего нельзя было бы извлечь, если бы не текст Сэйса, практически идентичный по содержанию, который вывел нас на правильный путь. Благодаря копии Сэйса мы, невзирая на лакуны, можем догадаться, что имеем дело с амулетом, призванным отгонять дурные сны, которые навевают духи ада.

Эти амулеты, которые подвешивались на дверях или в каком-нибудь дворе дома, защищали ассирийца, лишь пока он там оставался. Для того чтобы обеспечить себе защиту вне его стен, он носил на себе амулеты полегче, с которыми не расставался. Неопровержимыми свидетельствами этого обычая являются цилиндры, вырезанные из твердого камня, которые имеются в наших музеях. Те, на которых нет надписей или вырезанные на них кое-где знаки дают «негативный» отпечаток, определенно не являются печатями и никогда не могли ими служить. Другие благодаря выгравированным ни них надписям должны расцениваться как приношения или исполнение обета. Таков цилиндр с шумерской надписью о Килуллагузалале, на котором читаем: «Для Месламтаэа, царя Сиргуллы с могучей рукой, ради жизни Шульги, могучего мужа, царя Ура, Килуллагузалал, сын Урбаби, сделал. Эта печать, „чтобы жил мой царь (в радости своего сердца) и его имя"»¹¹. Или другой, от Урананбада: Нуску, суккалу Энлиля, своему царю, ради жизни Шульги, могучего мужа, царя Ура, царя Шумера и Аккада, Урананбад, энси Ниппура, сын Лугальнархи, энси Ниппура, посвятил»¹². Если даже эти цилиндры определенно использовались в качестве печатей, чтобы заверять документы, то это было лишь вторичное и производное употребление. Исходно они, скорее, служили амулетами, и доказательством тому служат рельефные изображения, которые они несут. В прошлом наблюдалась слишком сильная тенденция видеть в произведениях ассиро-вавилонской глиптики иллюстрации к легенде о Гильгамеше и особенно некоторых эпизодов, таких как битва с быком и львом. Такая интерпретация, приемлемая для некоторых памятников¹³, в большинстве случаев совершенно не выдерживает критики. Мне кажется невозможным увидеть в цилиндре из Нью-Йорка, представленном в работе г-на Перро¹⁴, Гильгамеша и Энкиду, борющихся с быком и львом. Эпос не говорит нам о том, что Энкиду имел рога, бычий круп и задние конечности, подобно персонажу, который изображен на данном цилиндре борющимся со львом, но лишь то, что у него мохнатое тело, волосы длинные, как у молодой женщины, что он не водится с людьми, а живет вместе с газелями, скотами и водяными животными¹⁵. Значит, я бы, скорее, увидел в сюжете этого памятника и цилиндров с аналогичным изображением¹⁶ борьбу между добрыми и злыми гениями. Впрочем, даже если бы подтвердить данную интерпретацию не удалось, Гильгамеш и Энкиду, как очень хорошо сформулировал г-н Перро¹⁷, персонифицируют «борьбу богов-защитников человека против слепых природных стихий, против всех сил зла», так что версия о том, что эти мотивы орнамента символизируют поражение злых духов, оказалась бы не менее обоснованной, как и то, что, соответственно, они обладали способностью его провоцировать^а. (^а На сегодняшний день однозначно идентифицировать так называемый «фриз сражающихся» шумерской глиптики с эпическими песнями о Гильгамеше не удается. Обоснование такого сходства на русском языке см.: Афанасьева В. К. Гильгамеш и Энкиду. Эпические образы в искусстве. М., 1979.) Значит, цилиндры, несущие это изображение, безусловно, являлись амулетами, призванными защитить человека от демонов. Наконец, добавим, что существует целый класс цилиндров, на которых не следует пытаться обнаружить сцены из какой бы то ни было легенды. Это цилиндры вроде того, который в работе г-на Перро представлен на рисунке 331 и на котором вырезан «крылатый персонаж, с вытянутыми руками, полностью схожий с тем, изображение которого мы видим высеченным на стенах дворца, держащий в каждой руке по фантастическому чудовищу, двух крылатых четве-роногих». Следовательно, мы имеем право заключить, что большинство цилиндров являлось амулетами.

Впрочем, амулеты имели любые формы. Магический текст, опубликованный Ленорманом¹⁸, был выгравирован «на обеих сторонах амулета вытянутой формы из лентовидного халцедона». А вот его содержание: «Заклинание. Злой утукку, злой намтару, во имя земли, пусть они уйдут из его тела, добрый шеду, добрый ламассу, добрый утукку, во имя земли, пусть они держатся по бокам от него. Заклинание. Нинурта очищенный (?). Экзорцизм». Достаточно легкое одеяние Иштар, когда она оказывается перед входом в ад, состоит из тиары, серег, ожерелья, нагрудника, пояса из «камней родов»¹⁹, браслетов на руках и ногах и набедренной повязки. «Камни родов», очевидно, носились в качестве талисмана, призванного обеспечивать женщинам легкое разрешение. Один из списков наряду с «камнями родов» называет также²⁰ «камни зачатия», «камни любви» и камни, призванные произвести обратный эффект.

Искусство вышивки само по себе использовалось для удаления злых духов. Оно служило не только для того, чтобы обогатить одеяние поразительными орнаментами, но и сделать неуязвимым для чар человека, который его носит. Так, например, на воспроизведенных скульптором участках вышивки²¹ мы обнаружим добрых гениев (одних или в борьбе со злыми духами), с которыми уже встречались на цилиндрах.

Как мы увидим в дальнейшем, магические обряды часто призывали богов на помощь человечеству и возлагали на них задачу преследования демонов и колдунов. Однако куда лучше ввести богов в дом, чтобы они его охраняли, не ожидая действия чар. Для этого достаточно поместить статуи богов, избранных в качестве стражников, при входе или в каком-то другом месте. Тексты часто упоминают об этом обычае: «Справа от моей двери и слева от моей двери я поставил Лугальгирру и Аламу²². — Я поместил у моей двери бога Лугальгирру, могучего бога, вестника бога Папсуккаля; они могут убить моего колдуна и мою колдунью²³. — Перед изображением Лугальгирры и Месламтаэа произнеси заклинание: Лугальгирра и Месламтаэа, боги-близнецы, боги-двойники, могучие [сыновья] Ану, который... сияющее небо, который... обитаешь в святилищах на просторной земле... убиваешь злых, покоряешь врага, ... Чтобы прогнать всякое зло, которое против N. сына М, справа и слева я поставил вас; пусть все зло удалится от вас па три тысячи шестьсот беру (beru)»²⁴.

Изображения богов или демонов-покровителей могли быть просто статуэтками из терракоты или, самое большее, из бронзы, которые подвешивались к дверному косяку; возможно, именно таким образом следует понимать тексты, которые мы только что цитировали, и еще один: «Для того чтобы ничто злое не приближалось, поставь у входа Галлала и Латарака... поставь двух солдат асфальтовой ограды к створкам двери, справа и слева; помести два изображения Эа и Мардука в дверь справа и слева»²⁵. Иногда изображения рисовались или вырезались в виде барельефа на стенах²⁵. У входа в города, дворцы и храмы высились каменные, бронзовые и серебряные колоссы, сооружение и ремонт которых дорого обходились царям, о чем они напоминают в своих надписях²⁷, некоторые подобные образчики дошли до наших музеев²⁸. Крылатые быки, описание которых мы уже приводили выше, не были единственными покровителями жилищ, принадлежавших царям или богам. Нергалшарусур повествует о том, что поставил у дверей Эсагила восемь бронзовых змей: «Восемь поднявшихся бронзовых змей, которые наполняют злодеев и врагов смертным ядом, я обложил их тиру чистого серебра и у двери солнечного восхода, у двери солнечного заката, у двери изобилия, у двери чудес... я их поставил»²⁹. Набонид установил у дверей храма Сипа в Харране двух каменных лахму³⁰.

Помимо статуэток или настоящих статуй, для которых существовала опасность, что их разрушат или что злые духи, видя их, смогут ускользнуть, дома охранялись еще амулетами, которые закапывались в землю. Вот как объясняет ситуацию Ботта, который первым обнаружил предметы такого рода: